Основными формами разрешения экономических, политических и социальных конфликтов и кризисов служат реформы и революции. Наиболее распространенное определение революции принадлежит американскому политологу С. Хантингтону, который считал ее быстрым, фундаментальным и насильственным изменением доминирующих ценностей и мифов общества, его политических институтов, социальной структуры, лидерства, правительственной деятельности и политики. В противоположность революциям реформы – это частичные изменения в отдельных сферах общества, не затрагивающие его фундаментальных основ.

Политические революции – это явление Нового времени. Впервые феномен революции, осуществлявшейся под знаменем свободы, проявился в XVIII в.; классическим примером стала Великая французская революция. Политический анализ революций первоначально происходил в рамках идеологизированного подхода.

Консервативная политическая идеология и возникла главным образом как реакция на французскую революцию. Описывая ее кровавые события, один из основоположников консерватизма Эдмунд Берк сформулировал присущий данной идеологии взгляд на революционные процессы: революция – общественное зло, она обнажает самые худшие, низменные стороны человеческой натуры. Причины революции консерваторы видели прежде всего в появлении и распространении ложных и вредных идей.

С иных позиций оценивали революцию представители раннего либерализма. Либеральная доктрина оправдывала революцию в том случае, когда власть нарушает условия общественного договора. Классический либерализм считал одним из основополагающих прав человека и право на восстание. Более осторожная оценка этого явления стала формироваться в либерализме постепенно, на основе реальной практики революционной борьбы (см. главу III).

Одну из первых теоретических концепций революции создал К. Маркс, он называл революции «локомотивами истории» и «праздником угнетенных». С точки зрения марксизма, глубинные причины революций связаны с конфликтом внутри способа производства – между производительными силами и производственными отношениями. На определенной ступени своего развития производительные силы не могут больше существовать в рамках прежних производственных отношений, прежде всего отношений собственности. Конфликт между производительными силами и производственными отношениями разрешается в «эпоху социальной революции», под которой основоположник марксизма понимал длительный период перехода от одной общественно-экономической формации к другой. Кульминационный момент этого периода – политическая революция. Причины политических революций К. Маркс видел в конфликте между общественными классами, которые представляют собой главную движущую силу общественного развития вообще. Классовые конфликты особенно обостряются как раз в периоды социально-экономических кризисов, вызванных отставанием производственных отношений от производительных сил. В ходе политической революции более передовой социальный класс свергает класс реакционный и, используя механизм политической власти, осуществляет назревшие перемены во всех сферах общественной жизни.

Марксизм видел в революции высшую форму социального прогресса, политическая революция как бы подводила черту под процессом перехода от одной такой формации к другой. Исключение составлял лишь высший тип социально-политической революции – революция пролетарская, или социалистическая. В ходе социалистической революции самый передовой класс – пролетариат – сначала свергает власть буржуазии, а потом начинает переход к новому коммунистическому обществу. Диктатура пролетариата ломает сопротивление эксплуататорских классов, а ликвидация частной собственности становится предпосылкой устранения классовых различий вообще. Предполагалось, что социалистическая революция неизбежно примет всемирный характер и начнется в наиболее развитых странах, так как для нее необходима высокая степень зрелости капиталистического общества и высокая степень зрелости материальных предпосылок нового общественного строя.

Реально общественное развитие пошло совсем не так, как представлял К. Маркс. Рабочее движение в странах Западной Европы в большинстве случаев предпочло социальной революции социальную реформу. Идеи революционного марксизма нашли поддержку в таких странах и регионах, которые сами основоположники данного направления считали непригодными для начала коммунистического эксперимента. Заслуга приспособления доктрины марксизма к условиям слаборазвитых стран принадлежит В. И. Ленину. Дополнения, сделанные В. Лениным, вышли за рамки собственно марксистской парадигмы. В частности, это относится к ленинской концепции революционной ситуации. В. И. Ленин считал, что любая политическая революция нуждается в определенных условиях для своей победы. Первое условие – наличие общенационального кризиса, при котором не только бы «низы не хотели жить по-старому», но и «верхи не могли» управлять старыми методами. Второе условие В. Ленин характеризовал как «обострение выше обычного нужды и бедствий народных масс». И третье – значительное повышение социальной активности этих масс. Такое сочетание условий для возникновения революционной ситуации казалось обоснованным не только марксистам, но в какой-то мере и исследователям, далеким от коммунистической идеологии.

Марксистская теория революции на протяжении многих десятилетий была весьма привлекательной и в качестве научной методологии, и в виде конкретной программы социально-политического действия. Сегодня марксистская теория революции утратила свою привлекательность из-за фактического провала социальных экспериментов, проводившихся под влиянием идей К. Маркса и В. Ленина во многих странах мира.

Иную, чем у К. Маркса, теоретическую концепцию революции, объяснение причин ее возникновения и механизмов развития предложил Алексис де Токвиль. Он видел причины революций не в экономическом кризисе, вызванном отставанием производственных отношений от ушедших вперед производительных сил. Токвиль полагал, что революционные взрывы могут происходить не обязательно в результате ухудшения ситуации в обществе: люди привыкают к лишениям и терпеливо переносят их, если считают неизбежными. Но как только появляется надежда на улучшение, эти лишения воспринимаются уже как невыносимые. То есть причиной революционных событий становится не сама по себе степень экономической нужды и политического гнета, а их психологическое восприятие. С точки зрения А. Токвиля, так было накануне Великой французской революции, когда массы французов стали воспринимать свое положение как невыносимое, хотя объективно ситуация во Франции в период правления Людовика XVIII была более благоприятной, чем в предшествующие десятилетия.

А. Токвиль признавал, что Франция стояла на пороге серьезных изменений в экономической сфере и политическом режиме, но не считал революцию в тех условиях неизбежной. В действительности революция, так сказать, «проделала» ту же работу, которая проводилась и без нее, но с огромными издержками для всего общества. Кульминацией революции стало установление диктатуры, превзошедшей по своей жестокости все предреволюционные монархические правительства.

Во 2-й половине XIX в. в рамках позитивистской социологии революция рассматривалась как отклонение от нормального хода общественного развития. О. Конт и Г. Спенсер противопоставляли идее революции идею эволюции – постепенных общественных изменений, совершаемых посредством политических, экономических и социальных реформ.

Широкую известность получила социально-психологическая концепция Г. Лебона, в основу которой положены его исследования массового поведения людей в революционные периоды. Для этих периодов характерна «власть толпы», когда поведение людей, охваченных всеобщим возбуждением, значительно отличается от их поведения на индивидуальном уровне или в малых группах. Пример подобного поведения Г. Лебон находил в действиях парижских народных низов во время Великой французской революции. Анализируя социально-психологический механизм этого явления, французский ученый отмечал, что люди, охваченные коллективным возбуждением, которое порождено толпой, теряют критические способности, присущие им в повседневной жизни. Они становятся легко подвержены внушению и поддаются на любые, в том числе и абсурдные, призывы лидеров толпы и демагогов; происходит массовое помутнение сознания. Идеи Лебона носили консервативный характер, их критическое острие было направлено не только против революционной теории и практики, но и против институтов парламентской демократии. Но опыт революций уже XX столетия показал, что наблюдения и выводы французского социолога и психолога были близки к истине.

Большое влияние на политическую науку и социологию XX в. оказала элитаристская концепция В. Парето. Парето считал элитой избранную часть общества, к которой должны приспосабливаться все отдельные его члены. Элита, по его мнению, характеризуется высокой степенью самообладания и расчетливостью, умением видеть слабые и наиболее чувствительные места в окружающих и использовать их в своих интересах. Массы же, напротив, характеризует неспособность справиться со своими эмоциями и предрассудками. Для правящей элиты особенно необходимы два основных качества. Во-первых, умение убеждать, манипулируя человеческими эмоциями; во-вторых, умение применять силу там, где это требуется. Качествами первого типа обладают люди, которых Парето называл «лисами». У них преобладают базовые инстинкты, названные Парето «искусством комбинаций», т. е. способность лавировать, находя всевозможные варианты выхода из складывающихся ситуаций. Качества второго типа присущи «львам», т. е. людям решительным, твердым, даже жестоким, не останавливающимся перед применением насилия. В разные исторические эпохи оказываются востребованными правящие элиты различного типа.

Механизм смены элит выглядит у Парето следующим образом. Между элитой и массой происходит постоянная циркуляция: лучшие представители массы пополняют ряды элиты, а та часть элиты, которая утратила необходимые качества, покидает ее ряды. Если процесс циркуляции не происходит, элита вырождается, понижается результативность ее управленческой деятельности, вследствие чего обостряются экономические, социальные и политические проблемы общества. Оппозиционная контрэлита заявляет свои претензии на место во властных структурах. Используя недовольство народа политикой существующей власти, контрэлита привлекает его на свою сторону. В ситуации общественного кризиса она свергает правящую элиту и приходит к власти. Однако в дальнейшем, по мнению Парето, все неизбежно повторяется. Новая правящая элита постепенно приобретает все более закрытый характер, и тогда вновь возникает революционная ситуация со всеми вышеописанными последствиями.

Известный социолог П. А. Сорокин в вышедшей в 1925 г. в США и ставшей всемирно известной книге «Социология революции» предпринял попытку объективного неидеологизированного научного анализа феномена революции. Выясняя причины революций, П. Сорокин основывался на господствовавшей тогда в социально-политических науках бихевиористской методологии. Он полагал, что человеческое поведение определяется врожденными, «базовыми» инстинктами. Это пищеварительный инстинкт, инстинкт свободы, собственнический инстинкт, инстинкт индивидуального самосохранения, инстинкт коллективного самосохранения. Всеобщее подавление базовых инстинктов, или, как писал П. Сорокин, «репрессирование» большого их числа, неизбежно приводит к революционному взрыву. Необходимым условием взрыва является и то обстоятельство, что эти «репрессии» распространяются на весьма большую или даже подавляющую часть населения. Но кроме «кризиса низов» для революции необходим и «кризис верхов», описывая который, П. Сорокин следовал подходам и выводам В. Парето. Так же, как и итальянский социолог, он видел одну из важнейших причин революционных кризисов в вырождении прежней правящей элиты.

В революционном процессе П. Сорокин выделял две основные стадии: первая – переходная от нормального периода к революционному, и вторая – переходная от революционного периода вновь к нормальному. Революция, порожденная «репрессированием» основных базовых инстинктов, не устраняет этого «репрессирования», а еще более усиливает его. Например, голод получает еще более широкое распространение вследствие дезорганизации всей хозяйственной жизни и торгового обмена. В условиях хаоса и анархии, неизбежно порождаемых революцией, возрастает опасность для человеческой жизни, т. е. «репрессируется» инстинкт самосохранения. Факторы, подталкивавшие людей на борьбу со старым режимом, способствуют нарастанию их конфронтации уже с новой революционной властью, которая своим деспотизмом еще более усиливает эту конфронтацию. Требования безграничной свободы, характерные для начального периода революции, сменяются на ее следующем этапе стремлением к порядку и стабильности.

Вторая стадия революции, по мнению П. Сорокина, представляет собой возвращение к привычным, проверенным временем формам жизни. Не отрицая, что революции приводят к осуществлению уже назревших перемен, П. Сорокин считал их худшим способом улучшения материальных и духовных условий жизни народа. Более того, очень часто революции заканчиваются вовсе не так, как обещают их вожди и надеются увлеченные их целями люди. Поэтому П. Сорокин отдавал предпочтение постепенному эволюционному развитию, полагая, что прогрессивные процессы базируются на солидарности, кооперации и любви, а не на сопутствующих всем великим революциям ненависти и непримиримой борьбе.

Широкую известность перед Второй мировой войной приобрела книга американского социолога К. Бринтона «Анатомия революции». Основываясь на историческом опыте, прежде всего Франции и России, К. Бринтон выделил несколько этапов, через которые проходит всякая великая революция. Предшествует ей накопление социальных и экономических противоречий, способствующих накоплению недовольства и озлобленности у большей части населения. Растут оппозиционные настроения в среде интеллектуалов, появляются и распространяются радикальные и революционные идеи. Попытки правящего класса осуществить реформы оказываются запоздалыми, неэффективными и еще более усиливают общественное брожение. В условиях кризиса власти революционерам удается одержать победу, старый режим рушится.

После победы революции среди ее лидеров и активистов происходит размежевание на умеренное и радикальное крыло. Умеренные стремятся удержать революцию в определенных рамках, в то время как радикально настроенные массы желают удовлетворить все свои чаяния, в том числе невыполнимые. Опираясь на это противодействие, революционные экстремисты приходят к власти, и наступает кульминационный момент развития революционного процесса. Высшая стадия революции – стадия «террора» – характеризуется попытками полностью и окончательно избавиться от всего наследия старого режима. Окончательной стадией революции К. Бринтон считал стадию «термидора». «Термидор» приходит во взбудораженное революцией общество так же, как отлив сменяет прилив. Таким образом, революция во многом возвращается в ту точку, с которой она начиналась.

Социально-политические потрясения середины XX в. усилили внимание к теоретическому изучению революционных процессов в политической науке и социологии 50-70-х гг. Наиболее известные концепции революции этого периода принадлежат Ч. Джонсону, Дж. Дэвису и Т. Гурру, Ч. Тилли.

Концепция революции Ч. Джонсона основывается на социологических идеях структурно-функционального анализа. Необходимым условием осуществления революции Ч. Джонсон считал выход общества из состояния равновесия. Общественная неустойчивость возникает вследствие расстройства связей между основными культурными ценностями общества и его экономической системой. Возникшая неустойчивость воздействует на массовое сознание, которое становится восприимчивым к идеям социальных изменений и политическим лидерам – сторонникам этих идей. Хотя старый режим постепенно утрачивает легитимную поддержку населения, сама революция не станет неизбежной, если правящая элита найдет в себе силы осуществить назревшие перемены и тем самым восстановить равновесие между основными общественными институтами. Иначе изменения проведут политические силы, пришедшие к власти в результате революции. В концепции Ч. Джонсона большое внимание уделяется так называемым акселераторам (ускорителям) революций, к которым он причислял войны, экономические кризисы, стихийные бедствия и другие чрезвычайные и непредвиденные события.

Концепция Дж. Дэвиса и Т. Гурра – по существу, модификация и развитие взглядов А. де Токвиля; она известна под названием теории «относительной депривации».

Под относительной депривацией понимается разрыв между ценностными ожиданиями (материальными и иными условиями жизни, признаваемыми людьми справедливыми для себя) и ценностными возможностями (объемом жизненных благ, которые люди могут реально получить).

Д. Дэвис указывает, что в истории человечества можно найти достаточно много периодов, когда люди жили в бедности или подвергались чрезвычайно сильному гнету, но открыто не протестовали против этого. Постоянная бедность или лишения не делают людей революционерами; лишь когда люди начинают задаваться вопросом о том, что они должны иметь по справедливости, и ощущать разницу между тем, что есть, и тем, что должно бы быть, тогда и возникает синдром относительной депривации.

Д. Дэвис и Т. Гурр выделяют три основных пути исторического развития, которые приводят к возникновению подобного синдрома и революционной ситуации. Первый путь таков: в результате появления и распространения новых идей, религиозных доктрин, систем ценностей возникает ожидание более высоких жизненных стандартов, осознающихся людьми как справедливые, однако отсутствие реальных условий для реализации таких стандартов ведет к массовому недовольству. Такая ситуация может вызвать «революцию пробудившихся надежд». Второй путь во многом прямо противоположен. Ожидания остаются прежними, но происходит существенное уменьшение возможностей удовлетворить основные жизненные потребности в результате экономического или финансового кризиса, либо, если речь идет прежде всего не о материальных факторах, по причине неспособности государства обеспечить приемлемый уровень общественной безопасности, либо из-за прихода к власти авторитарного, диктаторского режима. Такая ситуация названа Д. Дэвисом «революцией отобранных выгод». Третий путь представляет собой сочетание первых двух. Надежды на улучшение и возможности реального удовлетворения потребностей растут одновременно. Это происходит в период прогрессивного экономического роста: жизненные стандарты начинают возрастать, поднимается также и уровень ожиданий. Но если на фоне такого процветания по каким-либо причинам (войны, экономический спад, стихийные бедствия и т. д.) резко падают возможности удовлетворить потребности, ставшие привычными, это приводит к тому, что называют «революцией крушения прогресса». Ожидания по инерции продолжают расти, и разрыв между ними и реальностью становится еще более нестерпимым.

Ч. Тилли сосредоточил внимание на механизмах мобилизации различных групп населения для достижения революционных целей. В работе «От мобилизации к революции» он рассматривает революцию как особую форму коллективного действия, включающую четыре основных элемента: организацию, мобилизацию, общие интересы и возможность. Движения протеста только тогда смогут стать началом революционного коллективного действия, полагает Ч. Тилли, когда будут оформлены в революционные группы с жесткой дисциплиной. Чтобы коллективное действие могло состояться, такой группе необходимо осуществить мобилизацию ресурсов (материальных, политических, моральных и т. д.). Мобилизация происходит на основе общих интересов у тех, кто вовлечен в коллективное действие. Социальные движения как средства мобилизации групповых ресурсов возникают тогда, когда люди лишены институализированных средств для выражения своих интересов, а также тогда, когда государственная власть оказывается не способной выполнить требования населения или когда она усиливает свои требования к нему. Неспособностью оппозиционных групп обеспечить себе активное и действенное представительство в прежней политической системе обусловлен выбор ими насильственных средств достижения своих целей.

Характер конфликта между правящей элитой и оппозицией обусловливает степень передачи власти. Если конфликт приобретает форму простой взаимоисключающей альтернативы, то происходит полная передача власти, без последующих контактов между представителями ушедшего политического режима и постреволюционным правительством. Если коалиции включают различные политические силы, это облегчает сам процесс передачи власти, но в итоге новая революционная власть будет опираться на широкую политическую базу, в том числе и отдельных представителей прежнего режима.

Подавляющее большинство теоретических концепций революции видят в ней вполне возможный путь разрешения накопившихся в общественной жизни конфликтов, но все же не считают такой путь оптимальным.

google_protectAndRun("ads_core.google_render_ad", google_handleError, google_render_ad); function LoadAd1(){ if(document.getElementById("goog2")){ document.getElementById("goog2").innerHTML=document.getElementById("goog2_loader").innerHTML; document.getElementById("goog2_loader").innerHTML=""; } } function LoadAd2(){ if(document.getElementById("goog3")){ document.getElementById("goog3").innerHTML=document.getElementById("goog3_loader").innerHTML; document.getElementById("goog3_loader").innerHTML=""; } } setTimeout("LoadAd1()",800); setTimeout("LoadAd2()",1500);

Описанию революций посвящено множество теорий, что не удивительно, если учесть, какую важную роль в мировой истории они играли в течение последних двухсот лет. Некоторые теории были созданы в самом начале развития социальных наук, наиболее важной из них стала теория Маркса. Маркс жил задолго до того, как осуществились революции, вдохновляемые его идеями. Следует отметить, что его теория касалась не только анализа условий, приводящих к революционным преобразованиям, но и указывала пути, как способствовать данным преобразованиям. Какой бы ни была их самостоятельная ценность, идеи Маркса оказали громадное влияние на перемены, произошедшие в двадцатом веке.

Другие теории, также имевшие серьезное влияние, появились гораздо позднее и пытались объяснить как “изначальные” революции (такие, как Американскую и Французскую), так и последующие. Некоторые исследователи шли дальше, пытаясь изучать революционную деятельность в сочетании с другими формами сопротивления и протеста. Мы рассмотрим четыре теории, посвященные изучению революций: подход Маркса, теорию политического насилия Чалмерса Джонсона, концепцию Джеймса Дэвиса, связавшего революцию с ростом экономических ожиданий, и, наконец, интерпретацию коллективного протеста, предложенную Чарльзом Тилли, представителем исторической социологии.

Теория Маркса

Точка зрения Маркса на революцию основана на его интерпретации истории человечества в целом. Согласно его учению, развитие общества сопровождается периодическими конфликтами классов, которые, обостряясь, ведут к революционным переменам. Классовая борьба порождается неразрешимыми противоречиями, присущими любому обществу. Источник противоречий кроется в экономических изменениях производительных сил. Во всяком относительно стабильном обществе существует баланс между экономической структурой, общественными отношениями и политической системой. С изменением производительных сил противоречия нарастают, что приводит к открытому столкновению классов и в конце концов к революции.

Данную модель Маркс применяет и к предшествующей феодальной эпохе, и к тому, как он предвидит будущее развитие промышленного капитализма. Традиционные общества феодальной Европы были основаны на крестьянском труде. Производителями-крепостными управлял класс земельной аристократии и мелкие помещики.

В результате экономических изменений, произошедших в этих обществах, возникли города, в которых развились торговля и промышленность. Новая экономическая система, возникшая в самом феодальном обществе, стала угрозой его основам. В отличие от традиционной системы, основанной на отношениях крепостной -- господин, новый экономический порядок поощрял предпринимателей, производящих продукцию для продажи на свободном рынке. Наконец противоречия между старой феодальной и новой капиталистической экономикой обострились настолько, что приняли форму непримиримых конфликтов между нарождающимся классом капиталистов и феодалами-землевладельцами. Итогом этого процесса явились революции, самой важной из которых стала Французская революция 1789 года. Маркс утверждает, что вследствие подобных революций и революционных изменений, произошедших в европейских странах, классу капиталистов удалось прийти к власти.

Однако, как указывает Маркс, приход капитализма порождает новые противоречия, которые со временем приведут к следующей серии революций, вдохновленных идеалами социализма и коммунизма. Промышленный капитализм -- это экономический порядок, основанный на погоне за личной прибылью и конкуренции между фирмами за право продавать свои товары. Такая система порождает разрыв между богатым меньшинством, контролирующим промышленные ресурсы, и обездоленным большинством наемных рабочих. Рабочие и капиталисты вступают во все более обостряющийся конфликт. В конце концов, движения трудящихся и политических партий, представляющих интересы рабочих масс, бросают вызов власти капиталистов и свергают существующую политическую систему. Если позиции доминирующего класса особенно прочны, то для совершения необходимых перемен, как утверждает Маркс, следует применить насилие. При других обстоятельствах процесс перехода власти может совершиться мирно, посредством парламентской акции, и революция (в смысле определения, данного выше) не понадобится.

Маркс ожидал, что в некоторых западных странах революции могут произойти уже при его жизни. Позднее, когда стало ясно, что этого не случится, он обратил свое внимание на другие регионы. Любопытно, что его внимание, в частности, привлекла Россия. Он писал, что Россия является экономически отсталым обществом, которое пытается внедрить заимствованные на Западе современные формы торговли и производства. Маркс полагал, что данные попытки могут привести к противоречиям более тяжелым, чем в европейских странах, поскольку внедрение новых типов производства и технологий в отсталом обществе способствует образованию чрезвычайно взрывоопасной смеси старого и нового. В переписке с русскими радикалами Маркс указал, что эти условия могут привести к революции в их стране, однако добавил, что революция будет успешной только в том случае, если распространится и на другие западные страны. При этом условии революционное правительство России сможет использовать развитую экономику Европы и обеспечить быструю модернизацию в своей стране.

Оценка

Вопреки ожиданиям Маркса, в развитых странах Запада революции так и не произошли. В большинстве западных стран (исключением являются Соединенные Штаты) существуют политические партии, которые считают себя социалистическими или коммунистическими; многие из них заявляют о своей приверженности идеям Маркса. Однако там, где эти партии пришли к власти, они, в основном, стали гораздо менее радикальными. Возможно, конечно, что Маркс просто ошибся во времени, и в один прекрасный день революции произойдут и в Европе, и в Америке, и еще где-нибудь. Однако более вероятно, что прогноз Маркса оказался ошибочным. Развитие индустриального капитализма не ведет, как предполагал Маркс, к ужесточению конфликтов между рабочими и капиталистами.

Безусловно, из этого не следует, что теория Маркса не имеет значения для современного мира. Существует важная причина, по которой она не может не иметь значения -- теория Маркса стала частью идеалов и ценностей как революционных движений, так и пришедших к власти правительств. Более того, некоторые из его взглядов могут способствовать пониманию революций в странах третьего мира. Идеи, высказанные Марксом по поводу России, уместны в отношении большинства крестьянских стран, переживающих становление промышленного капитализма. Очагами напряжения становятся точки соприкосновения бурно развивающейся промышленности и традиционных систем. Люди, которых коснулось изменение традиционного образа жизни, становятся источником потенциальной революционной оппозиции правительству, пытающемуся сохранять прежний порядок.

Написанная в качестве приложения к готовившейся Троцким биографии Ленина и включенная в состав незаконченной биографии Сталина, эта работа сопоставляет перспективы русской революции, как они были развиты Плехановым, Лениным и Троцким. Автор излагает позицию меньшевиков («общественные отношения России созрели только для буржуазной революции»); разработанную Лениным до 1917 года теорию «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства» (от которой он отказался после написания «Апрельских тезисов» 1917 г.); а также собственную теорию перманентной революции, «первоисточник всех заблуждений “троцкизма”». Автор также рассматривает отношение Сталина к дебатам о перспективах русской революции и показывает, что теория «социализма в одной стране» явилась идеологическим выражением бюрократической реакции против Октябрьской революции.

Текст приводится по манускрипту, хранящемуся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете (папка bMS Russ 13, T4684). Подзаголовки добавлены для удобства восприятия.

Революция 1905 г. стала не только «генеральной репетицией» 1917 г., но явилась лабораторией, в которой вырабатывались все основные группировки русской политической мысли и оформились или наметились все течения и оттенки внутри русского марксизма. В центре споров и разногласий стоял, разумеется, вопрос об историческом характере русской революции и дальнейших путях ее развития. Сама по себе эта борьба концепций и прогнозов не относится непосредственно к биографии Сталина, который не принимал в ней самостоятельного участия. Немногие написанные им на эту тему пропагандистские статьи не представляют ни малейшего теоретического интереса. Десятки большевиков, державших перо в руках, популяризовали те же мысли, притом значительно лучше. Критическое изложение революционной концепции большевизма должно естественно войти в биографию Ленина. Однако теории имеют свою судьбу. Если в период первой революции и позже, вплоть до 1923 г., когда революционные доктрины вырабатывались и осуществлялись, Сталин не занимал никакой самостоятельной позиции, то с 1924 г. дело сразу меняется. Открывается эпоха бюрократической реакции и радикального пересмотра прошлого. Фильм революции развертывается в обратном порядке. Старые доктрины подвергаются новой оценке или новому истолкованию. Совершенно неожиданно, на первый взгляд, в центре внимания становится при этом концепция «перманентной революции», как первоисточник всех заблуждений «троцкизма». В течение ряда последующих лет критика этой концепции составляет главное содержание теоретической - sit venia verbo [лат.: извините за выражение] - работы Сталина и его сотрудников. Можно сказать, что весь «сталинизм», взятый в теоретической плоскости, вырос из критики теории перманентной революции, как она была формулирована в 1905 г. Постольку изложение этой теории, в ее отличии от теорий меньшевиков и большевиков, не может не войти в эту книгу, хотя бы в виде приложения.

Комбинированное развитие России

Развитие России характеризуется прежде всего отсталостью. Историческая отсталость не означает, однако, простое повторение развития передовых стран, с запозданием на сто или двести лет, а порождает совершенно новую, «комбинированную» социальную формацию, в которой новейшие завоевания капиталистической техники и структуры внедряются в отношения феодального и дофеодального варварства, преобразуют и подчиняют их себе, создавая своеобразное соотношение классов. То же относится к области идей. Именно вследствие своей исторической запоздалости Россия оказалась единственной европейской страной, где марксизм, как доктрина, и социал-демократия, как партия, получили мощное развитие еще до буржуазной революции. Естественно, если проблема соотношения между борьбой за демократию и борьбой за социализм подверглась наиболее глубокой теоретической разработке именно в России.

Идеалистические демократы, главным образом народники, суеверно отказывались признать надвигающуюся революцию буржуазной. Они именовали ее «демократической», пытаясь нейтральной политической формулой замаскировать - не только от других, но и от себя - ее социальное содержание. Однако основоположник русского марксизма, Плеханов, в борьбе против народничества, показал еще в 80-х годах прошлого столетия, что Россия не имеет никаких оснований рассчитывать на привилегированные пути развития; что, подобно «профанным» нациям, она должна будет пройти через чистилище капитализма, и что именно на этом пути она завоюет политическую свободу, необходимую пролетариату для дальнейшей борьбы за социализм. Плеханов не только отделял буржуазную революцию, как очередную задачу от социалистической революции, которая отодвигалась им в неопределенное будущее, но и рисовал для каждой из них совершенно отличную комбинацию сил. Политическую свободу пролетариат добудет в союзе с либеральной буржуазией; через долгий ряд десятилетий, на высоком уровне капиталистического развития, пролетариат совершит социалистическую революцию в прямой борьбе против буржуазии.

«Русскому интеллигенту, - писал в свою очередь Ленин в конце 1904 г., - всегда кажется, что признать нашу революцию буржуазной значит обесцветить, принизить, опошлить ее… Для пролетария борьба за политическую свободу и демократическую республику в буржуазном обществе есть лишь один из необходимых этапов в борьбе за социальную революцию» (ПСС, изд. 5, том 9, стр. 131).

«Марксисты безусловно убеждены - писал он в 1905 г., - в буржуазном характере русской революции… Это значит, что те демократические преобразования, которые стали для России необходимостью, сами по себе не только не означают подрыва капитализма, подрыва господства буржуазии, а, наоборот, они впервые очистят почву настоящим образом для широкого и быстрого, европейского, а не азиатского, развития капитализма, они впервые сделают возможным господство буржуазии как класса» (ПСС, изд. 5, т. 11, стр. 35).

«Мы не можем выскочить из буржуазно-демократических рамок русской революции, - настаивает он, - но мы можем в громадных размерах расширить эти рамки» (там же, стр. 39), т.е. создать в буржуазном обществе более благоприятные условия для дальнейшей борьбы пролетариата. В этих пределах Ленин следовал Плеханову. Буржуазный характер революции являлся исходной позицией обеих фракций российской социал-демократии.

Вполне естественно в этих условиях, если Коба, в своей пропаганде, не шел дальше тех популярных формул, которые составляли общее достояние как большевиков, так и меньшевиков.

«Учредительное собрание, избранное на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования - писал он в январе 1905 г. - вот за что мы должны бороться теперь! Только такое собрание даст нам демократическую республику, крайне нужную нам в нашей борьбе за социализм» (Сталин, Сочинения. Политиздат, 1951, т. 1, стр. 79). Буржуазная республика, как арена длительной классовой борьбы во имя социалистической цели, - такова перспектива.

В 1907 г., т.е. после бесчисленных дискуссий в заграничной и петербургской печати и после серьезной проверки теоретических прогнозов на опыте первой революции, Сталин пишет:

«Что наша революция буржуазна, что она должна кончиться разгромом крепостных, а не капиталистических порядков, что она может увенчаться лишь демократической республикой, - в этом, кажется, все согласны в нашей партии» (Сочинения , т. 2, стр. 59).

Сталин говорит не о том, с чего революция начнется, а о том, чем она закончится, и он заранее и вполне категорически ограничивает ее «лишь демократической республикой». Тщетно искали бы мы в его тогдашних писаниях хоть намека на перспективу социалистической революции в связи с демократическим переворотом. Такою останется его позиция еще в начале Февральской революции 1917 г., вплоть до приезда Ленина в Петербург.

Взгляд меньшевиков

Для Плеханова, Аксельрода и вообще вождей меньшевизма социологическая характеристика революции как буржуазной имела прежде всего ту политическую ценность, что запрещала преждевременно дразнить буржуазию красным призраком социализма и «отталкивать» ее в лагерь реакции. «Общественные отношения России созрели только для буржуазной революции, - говорил главный тактик меньшевизма, Аксельрод, на Объединительном съезде. - При всеобщем политическом бесправии у нас не может быть и речи о непосредственной битве пролетариата с другими классами за политическую власть… Он борется за условия буржуазного развития. Объективные исторические условия обрекают наш пролетариат на неизбежное сотрудничество с буржуазией в борьбе против общего врага». Содержание русской революции, тем самым, заранее ограничивалось лишь теми преобразованиями, которые совместимы с интересами и взглядами либеральной буржуазии.

Именно с этого пункта начиналось основное разногласие между двумя фракциями. Большевизм решительно отказывался признать, что русская буржуазия способна довести до конца свою собственную революцию. С неизмеримо большей силой и последовательностью, чем Плеханов, Ленин выдвинул аграрный вопрос как центральную проблему демократического переворота в России. «Гвоздь русской революции - повторял он, - аграрный (земельный) вопрос. О поражении или победе революции надо заключать… на основании учета положения массы в борьбе за землю» (ПСС, т. 14, стр. 178). Заодно с Плехановым Ленин рассматривал крестьянство, как мелкобуржуазный класс; крестьянскую земельную программу, как программу буржуазного прогресса. «Национализация - мера буржуазная, - настаивал он на Объединительном съезде… Она даст толчок развитию капитализма, обострив классовую борьбу, усилив мобилизацию земли, прилив капитала в земледелие, понизив цены на хлеб». Несмотря на заведомо буржуазный характер аграрной революции, русская буржуазия остается, однако, враждебна экспроприации помещичьего землевладения и именно поэтому стремится к компромиссу с монархией, на основе конституции прусского образца. Плехановской идее союза пролетариата с либеральной буржуазией Ленин противопоставляет идею союза пролетариата с крестьянством. Задачей революционного сотрудничества этих двух классов он провозгласил установление «демократической диктатуры», как единственного средства радикально очистить Россию от феодального хлама, создать свободное фермерство и проложить дорогу развитию капитализма не по прусскому, а по американскому образцу.

Победа революции, писал он, может быть завершена «только диктатурой, потому что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков, и крупных буржуа, и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно. Но это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура. Она не сможет затронуть (без целого ряда промежуточных ступеней революционного развития) основ капитализма. Она сможет, в лучшем случае, внести коренное перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства, провести последовательный и полный демократизм вплоть до республики, вырвать с корнем все азиатские, кабальные черты не только из деревенского, но и из фабричного быта, положить начало серьезному улучшению положения рабочих и повышению их жизненного уровня, наконец, last but not least [англ.: последнее по счету, но не по важности] - перенести революционный пожар на Европу» (ПСС, т. 11, стр. 44-45).

Уязвимость позиции Ленина

Концепция Ленина представляла огромный шаг вперед, поскольку исходила не из конституционных реформ, а из аграрного переворота как центральной задачи революции, и указывала единственно реальную комбинацию социальных сил для его совершения. Слабым пунктом в концепции Ленина было, однако, внутренне-противоречивое понятие «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Ленин сам подчеркивал основное ограничение этой «диктатуры», когда открыто называл ее буржуазной . Он хотел этим сказать, что, во имя сохранения союза с крестьянством, пролетариат вынужден будет в ближайшую революцию отказаться от непосредственной постановки социалистических задач. Но это и означало бы, что пролетариат отказывался от своей диктатуры. По существу дело шло, следовательно, о диктатуре крестьянства, хотя и при участии рабочих. В некоторых случаях Ленин так именно и говорил, например на Стокгольмском съезде, где он возражал Плеханову, восстававшему против «утопии» захвата власти: «О какой программе идет речь? Об аграрной. Кто предполагается в этой программе захватывающим власть? Революционное крестьянство. Смешивает ли Ленин пролетариат с этим крестьянством?» (ПСС, т. 13, стр. 23). Нет, говорит он о самом себе: Ленин резко различает социалистическую власть пролетариата от буржуазно-демократической власти крестьянства. «Да как же возможна - восклицает он - победоносная крестьянская революция без захвата власти революционным крестьянством??» (там же, стр. 23-24). В этой полемической формулировке Ленин особо отчетливо обнаруживает уязвимость своей позиции.

Крестьянство разбросано на поверхности огромной страны, узловыми пунктами которой являются города. Само крестьянство неспособно даже формулировать свои интересы, так как в каждой области они представляются по разному. Экономическая связь между провинциями создается рынком и железными дорогами; но и рынок и железные дороги в руках города. Пытаясь вырваться из деревенской ограниченности и обобщить свои интересы, крестьянство неминуемо попадает в политическую зависимость от города. Наконец, крестьянство неоднородно и в социальном отношении: кулацкий слой естественно стремится увлечь его на союз с городской буржуазией; низы деревни тянут, наоборот, в сторону городских рабочих. При этих условиях крестьянство, как крестьянство, совершенно неспособно овладеть властью.

Правда, в старом Китае революции ставили у власти крестьянство, точнее - военных вождей крестьянского восстания. Это приводило каждый раз к переделу земли и учреждению новой, «крестьянской» династии, после чего история начиналась сначала: новое сосредоточение земель, новая аристократия, новое ростовщичество, новое восстание. Пока революция сохраняет свой чисто крестьянский характер, общество не выходит из этих безнадежных круговоротов. Такова основа старой азиатской, в том числе и старой русской истории. В Европе, начиная с исхода средних веков, каждое победоносное крестьянское восстание ставило у власти не крестьянское правительство, а левую бюргерскую партию. Точнее сказать, крестьянское восстание оказывалось победоносным ровно в той мере, в какой ему удавалось упрочить позиции революционной части городского населения. В буржуазной России ХХ века не могло больше быть и речи о захвате власти революционным крестьянством.

Отношение к либерализму

Отношение к либеральной буржуазии являлось, как сказано, оселком при размежевании между революционерами и оппортунистами в среде социал-демократии. Как далеко может зайти русская революция, какой характер примет будущее Временное революционное правительство, какие задачи и в какой очереди перед ним встанут, - все эти вопросы, при всей их важности, могли быть правильно поставлены только в зависимости от основного характера политики пролетариата, а этот характер определялся, прежде всего, отношением к либеральной буржуазии. Плеханов явно и упорно закрывал глаза на основной вывод политической истории XIX века: где пролетариат выступает как самостоятельная сила, там буржуазия передвигается в лагерь контрреволюции. Чем смелее борьба масс, тем быстрее реакционное перерождение либерализма. Никто еще не выдумал средства, чтоб парализовать действие закона классовой борьбы.

«Нам надо дорожить поддержкой непролетарских партий, - повторял Плеханов в годы первой революции, - а не отталкивать их от нас бестактными выходками» (см.: Ленин, ПСС, т. 12, стр. 177). Монотонными нравоучениями такого рода философ марксизма показывал, что живая динамика общества оставалась недоступна ему. «Бестактностями» можно оттолкнуть отдельного чувствительного интеллигента. Классы и партии притягиваются или отталкиваются социальными интересами. «Можно с уверенностью сказать, - возражал Плеханову Ленин, - что либералы-помещики простят вам миллионы “бестактностей”, но не простят призывов к отобранию земли» (там же, стр. 179). И не только помещики: верхи буржуазии, связанные с землевладельцами единством собственнических интересов и, более узко, системой банков; верхи мелкой буржуазии и интеллигенции, материально и морально зависящие от крупных и средних собственников, все они боятся независимого движения масс. Между тем для низвержения царизма нужно было поднять десятки и десятки миллионов угнетенных на героический, самоотверженный, беззаветный, ни перед чем не останавливающийся революционный штурм. Но подняться массы могли только под знаменем своих собственных интересов, следовательно в духе непримиримой вражды против эксплуататорских классов, начиная с помещиков. «Отталкивание» оппозиционной буржуазии от революционных рабочих и крестьян являлось, поэтому, имманентным законом самой революции и не могло быть избегнуто при помощи дипломатии и «такта».

Каждый новый месяц подтверждал ленинскую оценку либерализма. Вопреки лучшим надеждам меньшевиков, кадеты не только не собирались встать во главе «буржуазной» революции, но, наоборот, свою историческую миссию все больше находили в борьбе с нею.

После разгрома декабрьского восстания, либералы, занявшие, благодаря эфемерной Думе, политическую авансцену, изо всех сил стремились оправдаться перед монархией в своем недостаточно контрреволюционном поведении осенью 1905 г., когда опасность угрожала самым священным устоям «культуры». Вождь либералов, Милюков, ведший закулисные переговоры с Зимним дворцом, вполне правильно доказывал в печати, что в конце 1905 г. кадеты не могли даже показаться перед лицом масс. «Те, кто упрекают теперь (кадетскую) партию, - писал он, - что она не протестовала тогда же, путем устройства митингов, против революционных иллюзий троцкизма… просто не понимают или не помнят тогдашнего настроения собиравшейся на митинги демократической публики» («Как прошли выборы во II Государственную думу», 1907, стр. 91-92). Под «иллюзиями троцкизма» либеральный лидер понимал самостоятельную политику пролетариата, которая притягивала к советам сочувствие городских низов, солдат, крестьян, всех угнетенных и тем самым отталкивала «образованное» общество. Эволюция меньшевиков развертывалась по параллельной линии. Им приходилось все чаще оправдываться перед либералами в том, что после октября 1905 г. они оказались в блоке с Троцким. Объяснения Мартова, талантливого публициста меньшевиков, сводились к тому, что приходилось делать уступки «революционным иллюзиям» масс.

Участие Сталина в споре

В Тифлисе политические группировки складывались на той же принципиальной основе, что и в Петербурге. «Сломить реакцию, - писал вождь кавказских меньшевиков Жордания, - отвоевать и провести конституцию - будет зависеть от сознательного объединения и направления к единой цели сил пролетариата и буржуазии… Правда, в движение будет вовлечено крестьянство, которое придаст ему стихийный характер, но решающую роль все-таки будут иметь эти два класса, и крестьянское движение будет лить воду на их мельницу» (Цит. по: Социал-демократ, № 1, Тифлис, 7(20) апр. 1905). Ленин издевался над страхом Жордания перед тем, что непримиримая политика по отношению к буржуазии может обречь рабочих на бессилие. Жордания «обсуждает вопрос о возможной изолированности пролетариата в демократическом перевороте и забывает … о крестьянстве! Из возможных союзников пролетариата он знает и облюбовывает земцев-помещиков и не знает крестьян. И это на Кавказе!» (ПСС, т. 11, стр. 51). Правильное по существу возражение Ленина в одном пункте упрощало вопрос. Жордания не «забывал» о крестьянстве, и, как видно из намека самого Ленина, никак не мог забыть о нем на Кавказе, где оно бурно поднималось тогда под знаменем меньшевиков. Жордания видел, однако, в крестьянстве не столько политического союзника, сколько исторический таран, которым могут и должны воспользоваться буржуазия в союзе с пролетариатом. Он не верил тому, что крестьянство способно стать руководящей или хотя бы самостоятельной силой революции, и в этом он не был неправ; но он не верил также и тому, что пролетариат способен, в качестве вождя, обеспечить победу крестьянского восстания - и в этом была его роковая ошибка. Меньшевистская идея союза пролетариата с буржуазией означала фактически подчинение либералам как рабочих, так и крестьян. Реакционный утопизм этой программы определялся тем, что далеко зашедшее расчленение классов заранее парализовало буржуазию как революционный фактор. В этом основном вопросе правота была целиком на стороне большевизма: погоня за союзом с либеральной буржуазией должна была неминуемо противопоставить социал-демократию революционному движению рабочих и крестьян. В 1905 г. у меньшевиков еще не хватало мужества сделать все необходимые выводы из своей теории «буржуазной» революции. В 1917 г. они довели свои идеи до конца и разбили себе голову.

В вопросе об отношении к либералам Сталин встал в годы революции на сторону Ленина. Нужно сказать, что в тот период даже большинство рядовых меньшевиков, когда дело шло об оппозиционной буржуазии, оказывалось ближе к Ленину, чем к Плеханову. Презрительное отношение к либералам составляло литературную традицию интеллигентского радикализма. Было бы, однако, напрасным трудом искать у Кобы самостоятельного вклада в этот вопрос, анализа кавказских социальных отношений, новых аргументов или хотя бы новой формулировки старых аргументов. Лидер кавказских меньшевиков, Жордания, был несравненно самостоятельнее по отношению к Плеханову, чем Сталин - по отношению к Ленину. «Тщетно стараются господа либералы - писал Коба после 9-го января - спасти обрушивающийся трон царя. Тщетно протягивают царю руку помощи!» (Сочинения , т. 1, стр. 77).

«С другой стороны, волнующиеся народные массы готовятся к революции , а не к примирению с царем… Да, господа, тщетны ваши старания! Русская революция неизбежна. Она так же неизбежна, как неизбежен восход солнца! Можете ли остановить восходящее солнце!» (там же, стр. 78) и т.д.

Выше этого Коба не поднимался. Через два с половиной года он писал, почти дословно повторяя Ленина: «русская либеральная буржуазия антиреволюционна, она не может быть ни двигателем, ни тем более вождем революции, она является заклятым врагом революции, и с нею надо вести упорную борьбу» (т. 2, стр. 62). Однако именно в этом основном вопросе Сталин проделал за следующие десять лет полную метаморфозу, так что Февральскую революцию 1917 г. он встретил уже как сторонник блока с либеральной буржуазией и, в соответствии с этим, как глашатай объединения с меньшевиками в одну партию. Только прибывший из заграницы Ленин круто оборвал самостоятельную политику Сталина, которую он назвал издевательством над марксизмом. Все необходимое об этом будет в свое время сказано в основном тексте книги.

Роль крестьянства

Народники видели в рабочих и крестьянах просто «трудящихся» и «эксплуатируемых», одинаково заинтересованных в социализме. Марксисты считали крестьянина мелким буржуа, который лишь в той мере способен стать социалистом, в какой, материально или духовно, перестает быть крестьянином. Со свойственной им сентиментальностью, народники усматривали в этой социологической характеристике нравственное оскорбление крестьянства. По этой линии шла в течение двух поколений главная борьба между революционными направлениями России. Для понимания дальнейших споров между сталинизмом и троцкизмом нужно еще раз подчеркнуть, что, в согласии со всей марксистской традицией, Ленин ни на минуту не видел в крестьянстве социалистического союзника пролетариата; наоборот, невозможность социалистической революции в России он выводил именно из огромного преобладания крестьянства. Мысль эта проходит через все его статьи, прямо или косвенно затрагивающие аграрный вопрос.

«Мы поддерживаем крестьянское движение - писал Ленин в сентябре 1905 г., - поскольку оно является революционно-демократическим. Мы готовимся (сейчас же, немедленно готовимся) к борьбе с ним, поскольку оно выступит как реакционное, противопролетарское. Вся суть марксизма в этой двоякой задаче…» (ПСС, т. 11, стр. 221). Ленин видел социалистического союзника в западном пролетариате, отчасти в полупролетарских элементах русской деревни, но никак не в крестьянстве, как таковом. «Мы сначала поддерживаем до конца, всеми мерами, до конфискации - повторял он со свойственной ему настойчивостью, - крестьянина вообще против помещика, а потом (и даже не потом, а в то же самое время) мы поддерживаем пролетариат против крестьянина вообще».

«Крестьянство победит в буржуазно-демократической революции, - пишет он в марте 1906 г., - и этим исчерпает свою революционность, как крестьянство, окончательно. Пролетариат победит в буржуазно-демократической революции и этим только и развернет настоящим образом свою истинную, социалистическую революционность» (ПСС, т. 12, стр. 335). «Движение крестьянства, - повторяет он в мае того же года, - есть движение другого класса; это борьба не пролетарская, а борьба мелких хозяев; это борьба не против основ капитализма, а за очищение их от всех остатков крепостничества» (ПСС, т. 13, стр. 96).

Этот взгляд можно проследить у Ленина из статьи в статью, из года в год, из тома в том. Варьируют выражения и примеры, неизменной остается основная мысль. Иначе и быть не могло. Если б Ленин видел в крестьянстве социалистического союзника, у него не было бы ни малейшего основания настаивать на буржуазном характере революции и ограничивать «диктатуру пролетариата и крестьянства» чисто демократическими задачами. В тех случаях, когда Ленин обвинял автора этой книги в «недооценке» крестьянства, он имел в виду отнюдь не мое непризнание социалистических тенденций крестьянство, а, наоборот, недостаточное, на взгляд Ленина, признание буржуазно-демократической самостоятельности крестьянства, его способности создать свою власть и воспрепятствовать этим установлению социалистической диктатуры пролетариата.

Переоценка ценностей в этом вопросе открылась только в годы термидорианской реакции, начало которой совпадало приблизительно с болезнью и смертью Ленина. Отныне союз русских рабочих и крестьян был объявлен сам по себе достаточной гарантией против опасностей реставрации и незыблемым залогом осуществления социализма в границах Советского Союза. Заменив теорию международной революции теорией социализма в отдельной стране Сталин начал именовать марксистскую оценку крестьянства не иначе, как «троцкизмом», притом не только по отношению к настоящему, но и ко всему прошлому.

Можно, разумеется, поставить вопрос, не оказался ли ошибочным классический марксистский взгляд на крестьянство. Эта тема далеко вывела бы нас за пределы настоящей справки. Здесь достаточно будет сказать, что марксизм никогда не придавал оценке крестьянства, как несоциалистического класса, абсолютный и неподвижный характер. Еще Маркс говорил, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и рассудок. В изменившихся условиях меняется природа самого крестьянства. Режим диктатуры пролетариата открыл очень широкие возможности воздействия на крестьянство и перевоспитания крестьянства. Предела этих возможностей история еще не измерила до конца.

Тем не менее, ясно уже и теперь, что возрастающая роль государственного принуждения в СССР не опровергла, а подтвердила в основном тот взгляд на крестьянство, который отличал русских марксистов от народников. Как бы, однако, ни обстояло дело в этом отношении теперь, после двадцати лет нового режима, остается несомненным, что до Октябрьской революции, вернее до 1924 года, никто в марксистском лагере, и меньше всего Ленин, не видел в крестьянстве социалистический фактор развития. Без помощи пролетарской революции на Западе, повторял Ленин, реставрация в России неизбежна. Он не ошибался. Сталинская бюрократия и есть не что иное, как первый этап буржуазной реставрации.

Троцкий занимает третью позицию

Выше изложены исходные позиции двух основных фракций русской социал-демократии. Но рядом с ними уже на заре первой революции была формулирована третья позиция, которая почти не встретила признания в те годы, но которую мы обязаны изложить здесь с необходимой полнотой - не только потому, что она нашла свое подтверждение в событиях 1917 г., но особенно потому, что через семь лет после переворота она начала играть совершенно непредвиденную роль в политической эволюции Сталина и всей советской бюрократии.

В начале 1905 г. вышла в Женеве брошюра Троцкого, анализировавшая политическую обстановку, как она сложилась к зиме 1904 г. Автор приходил к выводу, что самостоятельная кампания либеральных петиций и банкетов исчерпала свои возможности; что радикальная интеллигенция, перенесшая свои надежды на либералов, попала в тупик вместе с ними; что крестьянское движения создает благоприятные условия для победы, но не способно обеспечить ее; что решение может принести только вооруженное восстание пролетариата; что ближайшим этапом на этом пути должна явиться всеобщая стачка. Брошюра называлась «До 9-го января», так как была написана до Кровавого Воскресенья в Петербурге. Открывшаяся с этого дня могущественная стачечная волна, с дополнявшими ее первыми вооруженными столкновениями, дала несомненное подтверждение стратегическому прогнозу брошюры.

Предисловие к моей работе было написано Парвусом, русским эмигрантом, успевшим уже стать к тому времени немецким писателем. Парвус был незаурядной творческой личностью, способной заражаться идеями других, как и обогащать других своими идеями. Ему не хватало внутреннего равновесия и трудолюбия, чтоб внести в рабочее движение вклад, достойный его талантов как мыслителя и писателя. На мое личное развитие он оказал несомненное влияние, особенно в отношении социально-революционного понимания нашей эпохи. За несколько лет до нашей первой встречи Парвус страстно отстаивал идею всеобщей стачки в Германии; но страна проходила через длительный промышленный расцвет, социал-демократия приспособлялась к режиму Гогенцоллерна, революционная пропаганда иностранца не встречала ничего, кроме иронического равнодушия. Ознакомившись на второй день после кровавых событий в Петербурге с моей брошюрой в рукописи, Парвус был захвачен мыслью о той исключительной роли, какую призван сыграть пролетариат отсталой России.

Несколько дней, проведенных совместно в Мюнхене, были заполнены беседами, которые нам обоим уяснили многое и лично сблизили нас. Предисловие, которое Парвус тогда же написал к брошюре, прочно вошло в историю русской революции. На нескольких страницах он осветил те социальные особенности запоздалой России, которые были, правда, известны и раньше, но из которых никто до него не сделал всех необходимых выводов.

«Политический радикализм в Западной Европе, - писал Парвус, - как известно, опирался преимущественно на мелкую буржуазию. Это были ремесленники и вообще вся та часть буржуазии, которая была подхвачена индустриальным развитием, но в то же время оттерта классом капиталистов… В России в докапиталистический период города развивались более по китайскому, чем по европейскому образцу. Это были административные центры, носившие чисто чиновничий характер без малейшего политического значения, а в экономическом отношении - торговые базары для окружающей их помещичьей и крестьянской среды. Развитие их было еще очень незначительно, когда оно было приостановлено капиталистическим процессом, который стал создавать большие города на свой образец, т.е. фабричные города и центры мировой торговли… То, что помешало развитию мелкобуржуазной демократии, послужило на пользу классовой сознательности пролетариата в России: слабое развитие ремесленной формы производства. Он сразу оказался сконцентрированным на фабриках…»

«Крестьяне все большими массами будут вовлечены в движение. Но они только в состоянии увеличить политическую анархию в стране и таким образом ослабить правительство; они не могут составить сомкнутой революционной армии. С развитием революции, поэтому, все большая часть политической работы выпадает на долю пролетариата. Заодно с этим расширяется его политическое самосознание, разрастается его политическая энергия…»

«Перед социал-демократией будет стоять дилемма: либо взять на себя ответственность за временное правительство, либо стать в стороне от рабочего движения. Рабочие будут считать это правительство своим, как бы ни держала себя социал-демократия… Революционный переворот в России могут совершить только рабочие. Революционное временное правительство в России будет правительством рабочей демократии . Если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим».

«Социал-демократическое временное правительство не может совершить в России социалистического переворота, но уже самый процесс ликвидации самодержавия и установления демократической республики даст ему благодарную почву политической работы».

В разгар революционных событий, осенью 1905 г. мы снова встретились с Парвусом, на этот раз в Петербурге. Сохраняя организационную независимость от обеих фракций, мы совместно с ним редактировали массовую рабочую газету Русское слово и, в коалиции с меньшевиками, большую политическую газету Начало . Теория перманентной революции связывалась обычно с именами «Парвуса и Троцкого». Это было верно только отчасти. Период революционной кульминации Парвуса приходился на конец прошлого столетия, когда он шел во главе борьбы против так называемого «ревизионизма», т.е. оппортунистического искажения теории Маркса. Неудача попыток толкнуть германскую социал-демократию на путь более решительной политики подорвала его оптимизм. К перспективам социалистической революции на Западе Парвус стал относиться все более сдержанно. Он считал в то же время, что «социал-демократическое временное правительство не может совершить в России социалистического переворота». Его прогноз намечал, поэтому, не превращение демократической революции в социалистическую, а лишь установление в России режима рабочей демократии, по типу Австралии, где на фермерской основе возникло впервые рабочее правительство, не выходившее за пределы буржуазного режима.

Этого вывода я не разделял. Австралийская демократия, органически выросшая на девственной почве нового континента, сразу приняла консервативный характер и подчинила себе молодой но достаточно привилегированный пролетариат. Русская демократия, наоборот, могла возникнуть только в результате грандиозного революционного переворота, динамика которого ни в каком случае не позволила бы рабочему правительству удержаться в рамках буржуазной демократии. Начавшись вскоре после революции 1905 г., наши расхождения привели к полному разрыву в начале войны, когда Парвус, в котором скептик окончательно убил революционера, оказался на стороне германского империализма, а позже стал советником и вдохновителем первого президента германской республики Эберта.

Теория перманентной революции

Начиная с брошюры До 9-го января , я неоднократно возвращался к развитию и обоснованию теории перманентной революции. Ввиду значения, которое она приобрела впоследствии в идейной эволюции героя этой биографии, ее необходимо представить здесь в виде точных цитат из моих работ 1905–6 гг.

«Ядром населения в современном городе, по крайней мере, в городе, имеющем хозяйственно-политическое значение, является резко дифференцировавшийся класс наемного труда. Именно этому классу, еще в сущности неизвестному Великой Французской революции, суждено в нашей сыграть решающую роль… В стране, экономически более отсталой, пролетариат может оказаться у власти раньше, чем в стране капиталистически передовой… Представление о какой-то автоматической зависимости пролетарской диктатуры от технических сил и средств страны представляет собою предрассудок упрощенного до крайности «экономического» материализма. С марксизмом такой взгляд не имеет ничего общего… Несмотря на то, что производительные силы индустрии Соединенных Штатов в десять раз выше чем у нас, политическая роль русского пролетариата, его влияние на политику своей страны, возможность его близкого влияния на мировую политику несравненно выше, чем роль и значение американского пролетариата…» (Итоги и перспективы )

«Русская революция создает, на наш взгляд, такие условия, при которых власть может (при победе революции должна ) перейти в руки пролетариата, прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть свой государственный гений… Русская буржуазия сдает пролетариату все революционные позиции. Ей придется сдать и революционную гегемонию над крестьянством. Пролетариат у власти предстанет пред крестьянством как класс-освободитель… Пролетариат, опираясь на крестьянство, приведет в движение все силы для повышения культурного уровня в деревне и развития в крестьянстве политического сознания…» (там же)

«Но, может быть, само крестьянство оттеснит пролетариат и займет его место? Это невозможно. Весь исторический опыт протестует против этого предположения. Он показывает, что крестьянство совершенно неспособно к самостоятельной политической роли… Из сказанного ясно, как мы смотрим на идею «диктатуры пролетариата и крестьянства». Суть не в том, считаем ли мы ее принципиально допустимой, «хотим» ли мы или «не хотим» такой формы политической кооперации. Но мы считаем ее неосуществимой - по крайней мере, в прямом и непосредственном смысле…» (там же)

Уже сказанное показывает, насколько неправильно утверждение, будто излагаемая здесь концепция «перепрыгивала через буржуазную революцию», как повторялось позже без конца.

«Борьба за демократическое обновление России - писал я тогда же, - целиком выросла из капитализма, ведется силами, сложившимися на основе капитализма и, непосредственно, в первую очередь , направлена против феодально-крепостнических помех, стоящих на пути развития капиталистического общества».

Вопрос состоял, однако, в том, какие силы и какими методами способны сбросить эти помехи.

«Можно ограничивать рамки всех вопросов революции утверждением, что наша революция - буржуазна по своим объективным целям и, значит, по своим неизбежным результатам, и можно при этом закрывать глаза на тот факт, что главным деятелем этой буржуазной революции является пролетариат, который всем ходом революции толкается к власти… Можно успокаивать себя тем, что социальные условия России еще не созрели для социалистического хозяйства, - и можно при этом не задумываться над тем, что, став у власти, пролетариат неизбежно, всей логикой своего положения, будет толкаться к ведению хозяйства за государственный счет… Вступая в правительство, не как бессильные заложники, а как руководящая сила, представители пролетариата тем самым разрушают грань между минимальной и максимальной программой, т.е. ставят коллективизм в порядок дня . На каком пункте пролетариат будет остановлен в этом направлении, это зависит от соотношения сил, но никак не от первоначальных намерений партии пролетариата…» (там же)

«Но уже сейчас можно поставить перед собой вопрос: должна ли неизбежно диктатура пролетариата разбиться о рамки буржуазной революции или же, на данных мировых исторических основаниях, она может открыть пред собой перспективу победы, разбив эти ограниченные рамки?.. Можно одно сказать с уверенностью: без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру…»

Отсюда отнюдь не вытекает, однако, пессимистический прогноз:

«Политическое раскрепощение, руководимое рабочим классом России, поднимает руководителя на небывалую в истории высоту, передает в его руки колоссальные силы и средства и делает его инициатором мировой ликвидации капитализма, для которой история создала все объективные предпосылки…» (там же)

Относительно того, в какой мере международная социал-демократия окажется способной выполнить свою революционную задачу, я писал в 1906 г.:

«Европейские социалистические партии - и в первую голову наиболее могучая из них, германская - выработали свой консерватизм, который тем сильнее, чем большие массы захватывает социализм и чем выше организованность и дисциплина этих масс. В силу этого социал-демократия, как организация, воплощающая политический опыт пролетариата, может стать в известный момент непосредственным препятствием на пути открытого столкновения рабочих с буржуазной реакцией» (там же).

Я заканчивал, однако, свой анализ выражением уверенности в том, что «восточная революция заражает западный пролетариат революционным идеализмом и рождает в нем желание заговорить с врагом “по-русски”» (там же).

Резюме трех взглядов

Резюмируем. Народничество, вслед за славянофильством, исходило из иллюзии о совершенно самобытных путях развития России, минуя капитализм и буржуазную республику. Марксизм Плеханова сосредоточился на доказательстве принципиального тождества исторических путей России и Запада. Выросшая отсюда программа игнорировала вполне реальные, отнюдь не мистические особенности социальной структуры и революционного развития России. Меньшевистский взгляд на революцию, очищенный от эпизодических наслоений и индивидуальных отклонений, сводился к следующему: победа русской буржуазной революции мыслима лишь под руководством либеральной буржуазии и должна передать власть этой последней. Демократический режим позволит затем русскому пролетариату с несравненно большим успехом, чем раньше, догонять своих старших западных братьев на пути борьбы за социализм.

Перспектива Ленина может быть кратко выражена в следующих словах: запоздалая русская буржуазия неспособна довести свою собственную революцию до конца. Полная победа революции, через посредство «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства», очистит страну от средневековья, придаст американские темпы развитию русского капитализма, укрепит пролетариат в городе и деревне и откроет широкие возможности борьбы за социализм. С другой стороны, победа русской революции даст могущественный толчок социалистической революции на Западе, а эта последняя не только оградит Россию от опасностей реставрации, но и позволит русскому пролетариату в сравнительно короткий исторический срок прийти к завоеванию власти.

Перспектива перманентной революции может быть резюмирована следующим образом: полная победа демократической революции в России мыслима не иначе, как в форме диктатуры пролетариата, опирающегося на крестьянство. Диктатура пролетариата, которая неминуемо поставит в порядок дня не только демократические, но и социалистические задачи, даст, в то же время, могущественный толчок международной социалистической революции. Только победа пролетариата на Западе оградит Россию от буржуазной реставрации и обеспечит ей возможность довести социалистическое строительство до конца.

В этой сжатой формулировке одинаково отчетливо выступают и однородность обеих последних концепций в их непримиримом противоречии с либерально-меньшевистской перспективой, и их крайне существенное отличие друг от друга в вопросе о социальном характере и задачах той «диктатуры», которая должна вырасти из революции. Нередкое в писаниях нынешних московских теоретиков возражение, что программа диктатуры пролетариата была «преждевременной» в 1905 г., лишено содержания. В эмпирическом смысле столь же «преждевременной» оказалась и программа демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Неблагоприятное соотношение сил в эпоху первой революции делало невозможной не диктатуру пролетариата, как таковую, а победу революции вообще. Между тем все революционные течения исходили из надежды на полную победу; без такой надежды была бы невозможна беззаветная революционная борьба. Разногласия касались общей перспективы революции и вытекавшей отсюда стратегии. Перспектива меньшевизма была в корне ложна: она указывала пролетариату совсем не ту дорогу. Перспектива большевизма была не полна: она правильно указывала общее направление борьбы, но неправильно характеризовала ее этапы. Недостаточность перспективы большевизма не раскрылась в 1905 г. только потому, что сама революция не получила дальнейшего развития. Зато в начале 1917 г. Ленину пришлось в прямой борьбе со старыми кадрами партии менять перспективу.

Политический прогноз не может претендовать на точность астрономического; достаточно и того, если он правильно намечает общую линию развития и помогает ориентироваться в реальном ходе событий, который неизбежно отклоняет основную линию вправо и влево. В этом смысле невозможно не видеть, что концепция перманентной революции полностью выдержала историческое испытание. В первые годы советского режима этого никто не отрицал; наоборот, факт этот нашел признание в ряде официальных изданий. Но когда на успокоившихся и остывших верхах советского общества открылась бюрократическая реакция против Октября, она с самого начала направилась против той теории, которая полнее всего отразила первую пролетарскую революцию и вместе с тем открыто обнаруживала ее незавершенный, ограниченный, частичный характер. Так, путем отталкивания, возникла теория социализма в отдельной стране, основной догмат сталинизма.

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем…
(«Интернационал», А.Я. Коц)

Мы продолжаем публикацию материалов к.и.н., доцента О.В. Милаевой, посвященных теме приближающегося юбилея Октябрьской революции. Принцип такой: она пишет, я ее материалы редактирую. Соответственно она публикуется «у меня», я – у нее, и таким образом мы в целом охватываем значительное информационное пространство.
В.О. Шпаковский

На рубеже XX - XXI веков в научной социологической и политической мысли вновь возник интерес к разработке теории революции и революционного процесса. На протяжении XX века теория революции развивалась как экономическая и политическая теория, ее изучали с точки зрения психологии вождей и психологии масс, с точки зрения рационального или иррационального выбора, изучали структуралисты и теоретики депривации, в рамках неомарксизма и элитаристских теорий, в теории революций и государственных распадов…

Рис. 1. «Мы разрушаем границы между странами». СССР, 1920-е гг.

Следует констатировать, что теоретизация в настоящий момент в этом отношении отсутствует. Основы современной теории осмысления революций уже были сформулированы на протяжении трех поколений теоретиков изучения революционных процессов. Сегодня же ожидается появление четвертого поколения теории революции, как сформулировал это американский социолог и политолог Д. Голдстоун. Под его руководством проводились масштабные коллективные исследования внутрисоциальных конфликтов и стабильности в рамках глобальных исследований на базе ситуационного и количественного анализа в 1980-90-х годах. В той же связи стоит упомянуть и исследования революционных процессов и социальных угроз в странах третьего мира (Латинская Америка) Д. Форана, Т.П. Уикхэма-Краули, Д. Гудвина и др.

Вопросы, которые ставили перед собой исследователи, можно сформулировать так: закончилась ли эпоха революций? Если да, то почему? И главное: что же все-таки служит причиной революций?

Действительно ли в эпоху глобализации в социальной сфере характерна консервативная тенденция и неолиберальная экономика не имеет альтернативы, как утверждала Маргарет Тэтчер?

Выводы же ученых не столь однозначны. Так, в конце 1990-х этот вопрос обсуждался применительно к странам, наиболее уязвимым для революционных взрывов и научное сообщество пришло к прямо противоположным выводам. Так, Джефф Гудвин, известный профессор социологии университета Нью-Йорка, утверждал, что на примере стран Латинской Америки можно говорить об уменьшении почвы для резких революционных конфликтов. А не смену им должны будут прийти другие прогрессивные общественные движения, роль которых будет возрастать постепенно (феминизм, этнические движения, религиозные, меньшинств и пр.)

Его оппонент - Эрик Сэлбин - известный своей информационно-пропагандистской деятельностью, высказывал другую точку зрения: глобальный разрыв между имущими и неимущими не уменьшится, развитие неолиберализма не в состоянии этот разрыв выровнять, поэтому революции неизбежны и весьма вероятны в будущем. Тем более, если брать и культурологический контекст, то революция, особенно для стран третьего мира, с ее акцентом на сопротивление и обновленческой доминантой, всегда означает новое начало, вдохновляет людей, омолаживает культуру. Она сама по себе для нации является неким магическим действием по возрождению и самоочищению.

С таким утверждением соглашался частично и Джон Форан, профессор социологии университета Санта Барбары, который на рубеже XX – XXI веков занимался компаративными исследованиями революций. Именно ему принадлежит обоснование концепции постмодерновых революций, и прежде всего он отказывается от тезиса о конце революций. Он утверждает, что закончилась эпоха модерновых революций, основанных на классовом подходе. Теперь революционные процессы связаны с идентификацией общественных групп, исходя из других критериев – гендерных, культурных, этнических, религиозных и пр. Понимание класса и идентификации с ним заменяется поиском идентичности «связанной с тем способом, каким люди причисляют или ассоциируют себя с прочими, формируя социальные группы или коллективы». Основное отличие здесь заключено в том, что класс – это объективная социальная структура, а идентичность – искусственный конструкт, имеет отношение к дискурсивным практикам и культурно конструируется.

Рис.2. «Разрушим старый мир и построим новый». Китай, 1960-е гг.

Возражает он и сторонникам глобализма, утверждавшим, что революция, как борьба за власть в государстве, тоже теряет смысл, поскольку в глобализующемся мире сами государства теряют власть, мировые денежные потоки, потоки власти и информации обходят и минуют национальные государства, растворяя власть последних. Он считает, что в новом мире эта борьба будет также актуальна, но станет борьбой за идентичность и против инструментальной рациональности и «авторитарных характеристик модерна».

Относительно важности идентичности и идентификации с группой и ее роли в протестных движениях уместно вспомнить уже давно разработанную теорию моделей рационального выбора. Исследователи указывали на то, что индивидуумы, участвующие в восстаниях и протестных движениях, приобретают мотивацию, «рекрутируются и получают санкцию через уже существующие общины, к которым они принадлежат, но пробуждение специфически оппозиционной групповой идентичности зависит от действий революционных активистов и государства».

Упрочение оппозиционных убеждений в сознании индивидуумов, позволяющее сформировать оппозиционную идентичность взамен социальной, национальной, государственной и т.п. достигается за счёт ряда факторов. Среди них исследователи выделяют веру в эффективность протеста, которая подкрепляется частными победами и приобретениями революционной группы, несправедливость со стороны государства, свидетельства его слабости. Модели рационального выбора дают дальнейшее подтверждение этим выводам: нет противоречия с фактом коллективных действий; наоборот, анализ рационального выбора вместе с другими подходами используется для выявления процессов, посредством которых коллективные действия решают свои задачи, и общих характеристик таких решений. В основе всех этих решений лежат санкционирование и групповая идентификация.

Модели рационального выбора объясняют и эскалацию революционной мобилизации. К ней приводят уверенность в относительной слабости режима и наличие других групп и индивидов, поддерживающих протестные действия. Информационное воздействие в этом случае имеет значение и является катализатором для тех групп, которые уже имели внутреннюю убеждённость в несправедливости существующего социально-государственного устройства, а солидарность с аналогичными по взглядам группами позволяет получить уверенность в своей силе и способности переломить неудовлетворительную ситуацию. Таким образом создаётся «эффект прицепа»: всё новые и новые группы принимают участие в действиях, момент для которых кажется все более благоприятным.

Рис. 3. Вьетнам - Хо Ши Мин (агитационный плакат). Вьетнам, 1960-е гг.

В целом, ученые приходят к выводу, что революционный процесс неизбежен. Поскольку его основа – социальное и экономическое неравенство между классами и группами в государстве, шире и в глобальном контексте социальное неравенство между странами Севера (наиболее благополучные и богатые страны) и Юга (бедные и социально нестабильные страны) никуда не исчезло, а продолжает только углубляться.

Отметим, что революционный процесс в конце XX века пытались изучать и методами точных наук. Особенно с конца 1980-90-х годов в связи с развитием информационных технологий и программирования оживились количественные исследования революций с применением методов математического моделирования, но уже не на базе исторического материала, а на базе текущих политических событий. С этой целью применялся статистический анализ больших чисел, впоследствии – алгебра логики. Эти методы позволяют дать формальное описание логической стороны процессов. Алгебра логики имеет дело с логическими переменными, которые могут принимать только два значения: «да» или «нет»/«истина» или «ложь». Как бы ни была сложна логическая связь между логической функцией и её аргументами, эту связь всегда можно представить в виде совокупности трёх простейших логических операций: НЕ, И, ИЛИ. Этот набор называют булевским базисом. При моделировании учитывается специфика каждой из анализируемых ситуаций и допускаются разнообразные конфигурации независимых переменных. После этого с помощью тех или иных алгоритмов вычисляется минимальный набор или наборы переменных, которые характеризуют конкретные результаты (в нашем случае – революционных процессов). При этом интерес к классическим революциям, причинно-следственным связям и следствиям снижается.

В 1990-е годы методом регрессивного анализа изучались социальные конфликты (гражданские войны и повстанческие движения) периода 1960-1990-х годов на территории Африканского региона. В качестве примера можно привести исследования оксфордских и аналогичные исследования стэнфордских учёных. Обратим внимание на то, что основными элементами гипотезы, проверяемой независимо друг от друга всеми исследователями, являлись следующие:
1. наличие связи между нарастанием количества гражданских войн и периодом окончания «холодной войны» и порождёнными ею изменениями в международной системе;
2. наличие связи между нарастанием количества гражданских войн и этническим и религиозным составом населения;
3. наличие связи между нарастанием количества гражданских войн и существованием в государстве жёсткого политического режима, проводящего политику дискриминации в отношении отдельных этнических и религиозных групп.

Подтверждения в этих аспектах гипотеза не нашла. Исследователи приходят к выводу, что такие факторы, как религиозные и этнические различия, не являются глубинной причиной перманентных социальных конфликтов (косвенное подтверждение это находит и в работах С. Олзак, которая изучала влияние расовых и этнических различий на эскалацию социальных конфликтов на американском материале).

Не является ею, по результатам проводимых исследований, и дестабилизация политических режимов со стороны международных акторов. Политические действия государственных институтов, их режимные особенности и действия также не есть первопричина радикализации социальных отношений. Время протекания, набор участников и их эпизодические действия не влияют на причины зарождения социальных конфликтов. Все эти параметры имеют значение как условия протекания конфликта, определяют его особенности, но не более.

Но что тогда?

Вернемся почти на 150 лет назад. Стоит вспомнить взаимодействие в процессе общественного развития базиса и надстройки в рамках марксистской концепции. Надстройка: государственные институты, идеология, религия, право и пр. Базис: экономическое развитие и возникающие при этом отношения и их следствия. Диалектика, как известно, такова, что базисные отношения определяют конфигурацию надстройки, но не наоборот.

Можно также назвать и пять взаимосвязанных причинных факторов, выработанные Д. Фораном, которые должны совпасть, чтобы произвести революционный взрыв: 1) зависимость развития государства от внешней конъюнктуры развития; 2) изоляционистская политика государства; 3) наличие мощных структур сопротивления, выработанных в рамках культуры общества; 4) экономический спад или стагнация в течение длительного времени, и 5) мир - системного открытия (пусть до внешнего управления). Объединение в одном времени и пространстве всех пяти факторов приводит к образованию широких революционных коалиций, которые, как правило, добиваются успеха в обретении власти. Примером тому может служить Мексика, Китай, Куба, Иран, Никарагуа, Алжир, Вьетнам, Зимбабве, Ангола и Мозамбик. При неполном совпадении достижения революции сходят на нет или предвосхищают контрреволюцию. Примером того может служить Гватемала, Боливия, Чили и Гренада.

Рис. 4. «Да здравствует Куба!». Куба, 1959.

К чему же в итоге привел ученых независимый математический анализ? А вывод все тот же: основными факторами влияния на формирование и эскалацию социальных конфликтов являются слабое развитие экономики или застой в экономике, порождающий негативные социальные последствия; низкий доход на душу населения, высокий уровень социального неравенства. Выявлена также следующая закономерность: возрастание агрессивности политической борьбы, социальной дестабилизации и радикализации по мере развития свободной экономической конкуренции. Исторически это вполне подтверждаемо: тысячелетия отсутствия экономической конкуренции при разных формациях минимизировали социальные революции и конфликты. Время их нарастания относится как раз к периоду формирования капиталистических отношений, а пик наступает при «развитом капитализме», основа которого, как известно, – свободная конкуренция.

«Ни одной общепризнанной теории четвёртого поколения ещё не создано, но контуры такой теории ясны. Стабильность режима в ней будет рассматриваться как неочевидное состояние и существенное внимание будет уделено условиям существования режимов в течение длительного времени; важное место займут вопросы идентичности и идеологии, гендерных проблем, связей и лидерства; революционные процессы и последствия будут рассматриваться как итог взаимодействия многочисленных сил. Что ещё более важно, не исключено, что в теориях четвёртого поколения будут сочетаться результаты ситуационных исследований, модели рационального выбора и анализ количественных данных, а обобщение этих теорий позволит охватить такие ситуации и события, о которых даже не упоминалось в теориях революции прошлых поколений».

Понятие «социальные изменения» носит самый общий характер. Социальное изменение – это переход социальных систем, общностей, институтов и организаций из одного состояния в другое. Это понятие «социальное изменение» конкретизируется понятием развития.

Развитие – это необратимое, направленное изменение материальных и идеальных объектов. Развитие предполагает переход от простого к сложному, от низшего к высшему и т. д. Социологи выделяют различные типы механизмов социальных изменений и развития: эволюционный и революционный, прогрессивный и регрессивный, имитационный и инновационный.

Эволюционные процессы трактуются как постепенные, медленные, плавные, количественные преобразования объектов. Революционные же трактуются как относительно быстрые, коренные, качественные изменения. Абсолютизация того или иного типа изменения социальных объектов породила два методологически различных течения в социологии: социальный эволюционизм и революционизм.

Социальный эволюционизм представляет собой попытку глобального осмысления исторического процесса, как части общего, бесконечно разнообразного и активного процесса эволюции космоса, планетной системы, Земли, культуры. Наиболее ярко социальный эволюционизм представлен в системе английского социолога Г. Спенсера. Он разработал схему эволюционного процесса, которая включает в себя несколько принципиальных моментов. Ядро этой схемы составляет дифференциация. Эволюционные изменения происходят в направлении повышения гармонизации, структурного и функционального соответствия всех составляющих целого.

Дифференциация всегда сопровождается интеграцией. Естественным пределом всех эволюционных процессов в этом случае оказывается состояние динамического равновесия, обладающего инерцией самосохранения и способностью адаптации к новым условиям. Эволюция любой системы состоит в повышении и усложнении ее организации.

Социальная эволюция, по мнению Г. Спенсера, составляет часть универсальной эволюции. Она состоит в усложнении форм общественной жизни, их дифференциации и интеграции на новом уровне организации.

Основная идея социального эволюционизма XIX в. – это идея существования исторических стадий человеческого общества, развивающихся от простого к дифференцированному, от традиционного к рациональному, от непросвещенного к просвещенному, от общества с ручной технологией к обществу с машинной технологией, использующего искусственно созданную силу, от нечетко интегрированного общества к строго интегрированному.

Вклад в развитие идей социального эволюционизма внес французский социолог Э. Дюркгейм: он обосновал положение, что разделение труда является причиной и следствием растущего усложнения общества; противопоставил два типа общества (простые общества с развитым разделением труда и сегментарной структурой и высокосложные общества, представляющие собой систему различных органов).

Переход из одного общества к другому происходит длительным эволюционным путем:

1) в сегментарном обществе растет население;

2) умножаются общественные отношения, в которые включен каждый человек, усиливается конкуренция;

3) отсюда возникает угроза сплоченности общества;

4) разделение труда призвано устранить сплоченность посредством дифференциации (функциональной, групповой, ранговой и т. д.)

Теории поступательного развития общества в рамках социального эволюционизма:

1 Немецкий социолог Ф. Теннис (1855 – 1936 гг.)

Ф. Теннис проводит разграничение между традиционным и современным обществом на основе пяти основных типов социальной взаимосвязи и при этом использует два понятия: «Гемейншафт» (о деревенской общине), «Гезельшафт» (к индустриальному городскому обществу). Основные различия между ними состоят в следующем:

1) общество типа «Гемейншафт» живет по общинному принципу и мирскими ценностями, а общество типа «Гезельшафт» основано на стремлении к личной выгоде;

2) Гемейншафт придает основное значение обычаям, Гезельшафт основано на формальных законах;

3) Гемейншафт предполагает ограниченную, в то время, в Гезельшафт – специализированные профессиональные роли;

4) Гемейншафт опирается на религиозные ценности, Гезельшафт – на светские ценности;

5) в основе Гемейншафт лежит семья и община, в основе Гезельшафт – это крупные корпоративные и ассоциативные формы объединения людей.

lektsii.net — Лекции.Нет — 2014-2018 год. (0.008 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав

Большое значение в понимании общественного развития имеет линейная парадигма, называемая линейным прогрессом. Ее также называют теорией эволюционного развития (эволюционизма). Ее создателями стали О. Конт, Г. Спенсер, Л. Морган, Э. Дюркгейм, Л. Уорд и др. Линейно-прогрессивное понимание рассматривает общественное развитие как процесс изменения от низшего к высшему, от простого к сложному, от частичного к целостному качеству обществ и человечества.

В основе эволюционного понимания общественного развития лежала аналогия с биологическим (живым) организмом и его ростом.

IV. Эволюционная и революционная теории развития общества

Общество стали рассматривать как организм, состоящий из клеток-людей, органов-институтов и т.п.

Сторонники линейного понимания развития исходили из того, что человечество и все конкретные общества развиваются взаимосвязанно. В результате эволюционного развития общества происходит добавление к прежнему его качеству нового (кумулятивный эффект), некоторое преобразование части старого и утрата чего-то. Очень важно для этого подхода определить критерии низшего и высшего, простого и сложного, частичного и целостного и т.п. Они разные в разных социально-философских и социологических теориях.

О. Конт полагал, что для понимания современной эпохи человечества нужно поместить ее в более широкий исторический контекст. Движущей силой развития общества, по мнению О. Конта, является сила человеческого духа (интеллекта, морали, воли). Развитие общества напрямую зависит от количества и разнообразия его знаний, которые определяют военные, политические, экономические стороны общественной жизни. Общество проходит в своем развитии три уровня. На теологической стадии люди исходят в своем творении жизни из наличия сверхъестественных существ, которым они поклоняются в форме мифологии и религии. Эта стадия характеризуется военным противоборством и рабством. На метафизической ступени развития люди все больше исходят в своем творении жизни из абстрактных понятий, созданных их разумом: свободы, суверенитета, права, легитимности, демократии и т.п. На позитивной ступени исторического развития люди открывают законы природы, общества, человека и начинают их использовать в организации своей жизни. Наука постепенно становится главной производительной силой общества.

Г. Спенсер считал эволюцию основополагающим принципом развития природы, общества, человека. Мир представляет собой материальную реальность в единстве вещества, движения, энергии. Эволюция — это движение от гомогенности (однородности) мира к гетерогенности (сложности), сопровождающееся рассеянием движения и интеграцией вещества. Эволюция осуществляется с помощью структурно-функциональной дифференциации материи от простоты к сложности, от гомогенности, однообразия к гетерогенности, специализации, от текучести к стабильности.

Эволюция общества от одной ступени к другой характеризуется: 1) дифференциацией функций, власти, собственности, престижа между разными группами людей; 2) усилением неравенства труда, власти, богатства, престижа и в целом усложнением дифференциации людей на многочисленные страты; 3) разделением общества на группы, классы, слои по экономическим, профессиональным, политическим, национальным, религиозным признакам.

Г. Спенсер впервые предложил дихотомическую типологию обществ — деление их на два противоположных идеальных типа. Реальные общества представляют смешение черт этих идеальных типов: военного общества и индустриального общества. Военные общества ориентированы на защиту и завоевание, интегрированы с помощью политического насилия, их базисом является авторитарное государство с низкой социальной мобильностью, экономика экстенсивная, регулируемая, доминирующие ценности — дисциплина, патриотизм, смелость. Индустриальные общества ориентированы на развитие экономики, формой интеграции является добровольная кооперация людей, государство демократическое с высокой социальной мобильностью, экономика динамичная рыночная, доминирующие качества — инициативность, изобретательность, независимость .

Социальные революции происходят тогда, когда старая общественно-экономическая система, исчерпав возможности своего развития, с необходимостью должна уступить место новой.Экономической основой социальной революции является конфликт между производительными силами и не соответствующими им производственными отношениями. Революция направлена на ликвидацию этих, ставших основами для развития производительных сил производственных отношений. Социальная революция включает в себя в большинстве случаев и революцию политическую, переход власти от одних классов и социальных групп к другим. Необходимость политической революции обусловлена тем, что для изменения экономических отношений надо преодолеть сопротивление социальных групп, которые являются носителями старых производственных отношений.

Они держат в своих руках политическую власть, используют государственную машину для продления своего руководящего положения в обществе и сохранения старых производственных отношений.Материалистическое понимание истории указывает на необходимость определения различий в характере каждой социальной революции в зависимости от того, какие производственные отношения устанавливаются в результате революции. Важным моментом революции является вопрос о ее движущих силах, т.е. о действии тех классов и социальных групп, которые заинтересованы в победе революции и активно за нее борются.

История знает революцию "сверху", т.е. коренные изменения общественных отношений, которые осуществлялись по инициативе сил, способных осознать необходимость назревших перемен и встать на сторону прогресса. Такими были, например, крестьянская и другие буржуазные реформы в России во второй половине XIX — начале XX вв. Сегодня в КНР начат процесс преобразования социалистической экономики в рыночную.

Происходящие в настоящее время реформы в России носят характер революции, так как речь идет о замене не оправдавших себя производственных отношений другими соответствующими прогрессу производства и обществу. Реформы идут медленно. В обществе слишком затягивается осознание необходимости таких реформ, многие социальные группы не в состоянии вписаться в рыночную экономику и предпочитают существование в рамках затратной экономики. Жесткое централизованное управление, экономически не оправданные гарантии, уравниловка создали государственно-зависимый тип работника, лишенного инициативы и предприимчивости, стремления к индивидуальному успеху, предпочитающего равенство в нищете социальной дифференциации,создаваемой в результате конкуренции экономически свободных производителей, реализующих свои способности в производственной деятельности.Революцию следует рассматривать как диалектическое отрицание старого.

Отказ от старых производственных отношений должен сопровождаться сохранением всего положительного, что накоплено народом за десятилетия предшествующего развития.В социальной революции важнейший вопрос — вопрос о насилии и цене революции. Марксизм-ленинизм допускал гражданскую войну ради установления диктатуры пролетариата. На современном этапе очевиднанеправомерность данного подхода. Условия для перехода к новым производственным отношениям согласно диалектике должны созреть в недрах старого общества, а революция должна действительно играть в каждом таком случае перехода к новому лишь роль "повивальной бабки", т.е. только способствовать рождению новых обществ, новых производственных отношений. Всякие попытки силового решения социально-экономических проблем в современный период, а призывы к подобным методам любому виду экстремизму следует рассматривать как преступление перед народом.В современных условиях наиболее приемлемы стали "мягкие", "бархатные" революции, при которых экономические и социальные преобразования, формирование качественно иных, соответствующих достигнутому уровню НТП производственных отношений происходит с помощью политических средств и методов, механизмов демократии, не допуская гражданских войн, то есть мирным путем.Общественные преобразования в ряде стран проходили и проходят не путем скачков, переворотов, а более или менее спокойным эволюционным путем, то есть путем постепенных количественных изменений в производственных отношениях, не влекущих за собой резких переходов, скачков, катаклизмов при минимуме социальной напряженности, в обстановке принятия большинством населения предлагаемого политического курса.

⇐ Предыдущая25262728293031323334

Дата публикования: 2015-02-03; Прочитано: 1138 | Нарушение авторского права страницы

studopedia.org — Студопедия.Орг — 2014-2018 год.(0.001 с)…

Концепция эволюционного и революционного развития общества

Одной из важнейших проблем социологии является проблема социальных изменений, их механизмы и направленность. Понятие «социальные изменения» носят самый общий характер. Социальное изменение - это переход социальных систем, общностей, институтов и организаций из одного состояния в другое. Понятие «социальное изменение» конкретизируется понятием развития. Развитие - это необратимое, направленное изменение материальных и идеальных объектов.

Эволюционные теории развития общества

Развитие предполагает переход от простого к сложному, от низшего к высшему и т. д. Социологи выделяют различные типы механизмов социальных изменений и развития: эволюционный и революционный, прогрессивный и регрессивный, имитационный и инновационный и т. д.

Почему в одних обществах прогрессивные изменения нарастают быстрыми темпами, а другие застыли на том же экономическом, политическом и духовном уровне? Человечеству всегда хотелось ускорить развитие экономики и общества в целом. Но в разных странах добивались этого разными путями – одни путем ведения захватнических войн, другие путем проведения прогрессивных реформ, нацеленных на преобразование общества и хозяйства. В ходе истории развития человечества определились два пути развития общества – революционный и эволюционный.

Эволюционный путь (слово «эволюция» происходит от латинского слова, означающего «развертывание») – путь мирного ненасильственного преобразования общества состоял в том, чтобы спокойно, без рывков и попыток «перепрыгнуть через время», помогать прогрессу, т. е. улавливать его основные направления и всемерно их поддерживать, быстро перенимать передовой опыт других государств.

Сторонники революционного пути считали, что ради благой цели, «светлого будущего» (рая на земле) хороши все средства, включая и насилие. При этом, по их мнению и убеждению, все, что стоит на пути прогресса, должно быть немедленно отброшено, уничтожено. Под революцией вообще понимают любое (как правило, насильственное) изменение характера правления обществом. Революция – это происходящее в течение определенного периода времени (обычно короткого) тотальное изменение всех сторон жизнедеятельности, коренной перелом в характере социальных отношений.

Революция (от позднелатинского термина, означающего «поворот», «переворот», «прорыв постепенности») – это изменение во внутренней структуре системы, которое становится связующим звеном между двумя эволюционными стадиями в развитии системы, это коренное качественное изменение, т. е. скачок. В то же время реформа является частью эволюции, ее разовым единовременным актом. А значит, эволюция и революция становятся необходимыми компонентами общественно-исторического развития, образуя противоречивое единство. Обычно эволюция понимается как количественные изменения, а революция – как качественные.

Каждый преобразователь общества понимал «прогресс» по-своему. Соответственно, менялись и «враги прогресса». Это могли быть короли и президенты, феодалы и буржуа (для Петра 1 это были бояре), но суть такого направления всегда оставалась одной и той же – действовать быстро и беспощадно. Насильственный путь, путь революции (по-латыни – «переворота») практически непременно оказывался связан с разрушениями и многочисленными жертвами. В процессе развития социально-политической мысли взгляды и практика действий сторонников революционного пути становились все более ожесточенными и беспощадными. Но все же примерно до конца 18 в., до Французской революции, теория и практика идейно-политических течений развивались преимущественно в духе эволюционных воззрений. Это в определенной мере было обусловлено культурными и нравственными традициями Возрождения и гуманизма, а затем и Просвещения, которые отвергали насилие и жестокость.

Уникальными являются в конце 17 – начале 18 вв. реформы Петра 1, начавшего со стрижки бород у бояр и закончившего суровыми карами по отношению к противникам реформ. Эти реформы русского императора были в духе революционного пути развития общества. В конечном итоге они способствовали значительному прогрессу в развитии России, укреплению ее позиций в Европе и мире в целом на многие годы вперед.

Эволюционный и революционный процессы зачастую рассматриваются как противоположные типы изменения материальных и идеальных объектов. Эволюционные процессы трактуются как постепенные, медленные, плавные, количественные преобразования объектов, революционные же - как относительно быстрые, коренные, качественные изменения. Абсолютизация того или иного типа изменения социальных объектов породила два методологически различных течения в социологии: социальный эволюционизм и революционизм.

Социальный эволюционизм представляет собой попытку глобального осмысления исторического процесса, как части общего, бесконечно разнообразного и активного процесса эволюции Космоса, планетной системы. Земли, культуры. Наиболее ярко социальный эволюционизм представлен в системе английского социолога Г. Спенсера. Он разработал наиболее полную схему эволюционного процесса, которая включает в себя несколько принципиальных моментов. Ядро этой схемы составляет дифференциация, которая неизбежна, поскольку всякие конечные однородные системы неустойчивы в силу разных условий для их отдельных частей и неодинакового воздействия разнообразных внешних сил на их различные элементы.

Социологи всœех школ и направлений рассматривают общество как из-меняющуюся систему. При этом при трактовке общественных измене-ний у представителœей различных школ и направлений проявляются существенные различия. Абсолютизация того или иного типа измене-ний социальных систем породила два методологически различных те-чения в социологии: социальный эволюционизм и революционизм.

Социальный эволюционизм представляет собой попытку гло-бального осмысления исторического процесса, как части общего, бес-конечно разнообразного и активного процесса эволюции Космоса, планетарной системы, Земли, культуры. Наиболее ярко социальный эволюционизм представлен в системе английского социолога Г. Спен-сера . Он разработал наиболее полную схему эволюционного процес-са, которая включает в себя несколько принципиальных моментов. Ядро этой схемы составляет дифференциация, которая неизбежна, поскольку всякие конечные однородные системы неустойчивы в си-лу разных условий для их отдельных частей и неодинакового воз-действия разнообразных внешних сил на их различные элементы. По мере возрастания сложности и разнородности в системах уско-ряется темп дифференциации, так как каждая дифференцирован-ная часть является не только результатом дифференциации, но и дальнейшим ее источником.

Дифференциация , по Спенсеру, предпола-гает специализацию, разделœение функций между частями и отбор наиболее устойчивых структурных соотношений. Эволюционные изменения происходят в направлении повышения гармонизации, структурного и функционального соответствия всœех составляющих целого. Следовательно, дифференциация всœегда сопровождается интеграцией. Естественным пределом всœех эволюционных процессов в данном случае оказывается состояние динамического равновесия, обладающего инœерцией самосохранения и способностью адаптации к новым условиям.

Эволюция любой системы состоит в повышении и усложнении ее организации. При этом накопление несоответствий и дисгармоний в ходе эволюции может привести к распаду ее собст-венных произведений.

Социальная эволюция , по мнению Спенсера, составляет часть универсальной эволюции. Она состоит в усложнении форм общест-венной жизни, их дифференциации и интеграции на новом уровне организации. В социологии Г. Спенсера реализована основная идея социального эволюционизма XIX в. - идея существования истори-ческих стадий человеческого общества, развивающихся от простого к дифференцированному, от традиционного к рациональному, от не-просвещенного к просвещенному, от общества с ручной технологией к обществу с машинной технологией, использующего искусственно созданную силу, от нечетко интегрированного общества к строго интегрированному.

Значительный вклад в развитие идей социального эволюцио-низма внес французский социолог Э. Дюркгейм. Именно Э.

3. Концепция эволюционного и революционного развития общества

Дюркгейм впервые развернуто обосновал положение, что разделœение труда яв-ляется причиной и следствием растущего усложнения общества.

Э. Дюркгейм противопоставил два типа общества: на одном по-люсе социальной эволюции находятся простые общества с развитым разделœением труда и сегментарной структурой, состоящие из однородных и подобных между собой сегментов, на другом-высокослож-ные общества, представляющие собой систему различных органов, из которых каждый имеет свою специальную роль и которые сами со-стоят из дифференцированных частей.

Переход из одного общества к другому происходит длитель-ным эволюционным путем, основные пункты которого выглядят следующим образом: 1) в сегментарном обществе растет населœение; 2) это увеличивает ʼʼморальную плотностьʼʼ, многократно умножает общественные отношения, в которые включен каждый человек, и, следовательно, усиливается конкуренция; 3) отсюда возникает уг-роза сплоченности общества; 4) разделœение труда призвано устра-нить эту угрозу, так как оно сопровождается дифференциацией (функциональной, групповой, ранговой и т. д.) и требует взаимозави-симости специализированных индивидов и групп.

Концепция социального эволюционизма занимает доминиру-ющее положение в социологии при истолковании социальных изме-нений. При этом наряду с ней довольно широкое распространение име-ла теория революционного преобразования общества, основополож-ником которой были К. Маркс и Ф. Энгельс.

Марксистская концепция общественного развития базируется на формационном подходе в ин-терпретации истории. Согласно этому подходу человечество в своем развитии проходит пять базовых стадий: первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунис-тическую. Переход от одной общественно-политической формации к другой осуществляется на базе социальной революции. Социаль-ная революция - это коренной качественный переворот по всœей сис-теме общественной жизни. Экономической основой социальной рево-люции является углубляющийся конфликт между ростом произво-дительных сил общества и устаревшей, консервативной системой производственных отношений, который проявляется в усилении со-циальных антагонизмов и обострении классовой борьбы между гос-подствующим классом, заинтересованным в сохранении существую-щего строя, и угнетенными классами.

Первым актом социальной ре-волюции является завоевание политической власти. На базе инструментов власти победивший класс осуществляет преобразова-ния во всœех других сферах общественной жизни и таким образом со-здаются предпосылки для формирования новой системы социально-экономических и духовных отношений. С точки зрения марксизма, великая и стратегическая роль революций состоит в том, что они ус-траняют преграды с пути общественного развития, служат мощным стимулом для всœего общественного развития. К. Маркс называл рево-люции ʼʼлокомотивами историиʼʼ.

Эволюционистские и революционистские теории общества ос-новываются на идее общественного прогресса. Οʜᴎ утверждают воз-можность направленного развития общества, характеризующегося переходом от низшего к высшему, от менее совершенного к более со-вершенному. В одном случае критерием прогресса объявляется ус-ложнение социальной организации общества (Г. Спенсер ), в другом - изменения в системе социальных связей и типе регуляции обще-ственных отношений (Э. Теннис ), в третьем - изменения в характе-ре производства и потребления (У. Ростоу и Д. Белл ), в четвертом - степень овладения общества стихийными силами природы, выражающаяся в росте производительности труда, и степень освобож-дения людей из-под гнета стихийных сил общественного развития (К. Маркс ).