Гуманное отношение к военнопленным. Проблема гуманности, проявление человечности к пленному

24.05.2008 06:45

Перманентной фальсификации подвергаются многие события и итоги Второй мировой войны. Не успели утихнуть споры о том, кто внес решающий вклад в разгром фашизма, как появилась новая тема для политических спекуляций - о жестоком обращении советских солдат и офицеров, а также властей с военнопленными. А что говорят об этом архивные документы и свидетели?

Общеизвестно, что перманентной фальсификации подвергаются многие события и итоги Второй мировой войны. Этим неблаговидным делом занимаются не только западные политики и ученые, но, к сожалению, и отдельные отечественные русофобы. Не успели утихнуть споры о том, кто внес решающий вклад в разгром фашизма, как появилась новая тема для политических спекуляций - о жестоком обращении советских солдат и офицеров, а также властей с военнопленными противника.

А что говорят об этом архивные документы и свидетели?

После окончания войны Военным трибуналом войск МВД в Воронеже были осуждены пять немецких генералов и большая группа старших офицеров, плененных в результате разгрома немецких войск и их сателлитов на здешнем участке фронта.

Среди них был, к примеру, Хохбаум Фредрих Вильгельм, генерал-лейтенант от инфантерии, командир пехотной дивизии, подчиненные части которого и жандармерия зверствовали в Орловской и Воронежской областях.

Другой высокий чин - Шватло-Гестердинг, начальник штаба 7-го армейского корпуса. По его указанию было расстреляно 20 человек на территории совхоза имени Сталина, 12 человек в селе Девица, в том числе несколько подростков в возрасте 13-14 лет за то, что они якобы украли у немецкого солдата пачку сигарет.

По самые локти были в крови руки у Хильшера Рудольфа, бывшего до Шватло-Гестердинга начальником штаба 7-го армейского корпуса. Им был дан приказ жандармерии 14 июля 1942 года «очистить» помещения психлечебницы Орловка от душевнобольных советских граждан. В исполнении этого приказа жандармерией был расстрелян 721 человек, в том числе 700 душевнобольных, 13 раненых военнослужащих Советской армии, 6 мирных жителей и врачи психбольницы Груздь и Резникова с грудным ребенком. Кроме того, в июле-сентябре 1942 года под его руководством на территории совхоза имени Сталина расстреляно 28 человек из мирных жителей, в Песчаном Логу - 450 человек, в селе Девица – 50 человек, в Подклетном – 66 человек, в селе Медвежье – 50 человек. Хиншер был автором инструкции по разрушению Воронежа.

Прочитав и содрогнувшись от этих зверств, читатель, наверняка, решил, что палачи заслужили самого сурового наказания – смертной казни. Ничего подобного! Ввсем им сохранили жизни и дали по 25 лет исправительно-трудовых лагерей. Думаю, что многих удивит такой условно мягкий приговор: окажись они на Нюрнбергском процессе или в любой другой стране антигитлеровской коалиции – их непременно бы повесили.

Повторюсь: пленные были отправлены не в концлагерь, а в исправительно-трудовой лагерь. А вот американские власти на второй день после нападения на Перл-Харбор интернировали более 100 тысяч японцев в концлагерь в штат Невада, где они содержались до конца войны.

Конечно, по-разному можно относиться к условиям содержания в лагерях военнопленных офицеров, но из архивных материалов и общения с очевидцами мне достоверно известно, что старшие офицеры, как правило, на физических работах не использовались. Начиная с полковников и выше по званию имели право держать ординарцев-денщиков.

И чем же занимались пленные генералы и полковники? Один рисовал, второй занимался выжиганием и резьбой по дереву, третий увлекался швейным делом (сшил костюмы даже для сотрудников Управления НКВД).

В лагерях для японских военнопленных первое время офицерам, начиная с майора, даже разрешали носить палаши – самурайские мечи, однако после нескольких случаев совершения над собой харакири наиболее фанатичными офицерами, эта привилегия была отменена.

Но самым поразительным фактом было то, что пленных офицеров кормили по нормам, куда входили, кроме хлеба и крупы, рыба и, два раза в неделю, мясо. При каждом лагере была медицинская часть. Комендант лагеря японских военнопленных, что был под Кустанаем, рассказывал автору этих заметок, что поначалу от нашей пищи многие японцы стали страдать желудочно-кишечными заболеваниями. Недолго думая, начальство лагеря отбивает телеграмму на имя И.В.Сталина (тогда так было принято). Через месяц в лагерь поступают вагон с рисом и вагон с морской рыбой. Не знаю, как другие люди моего поколения питались в те годы, но я в Сибири весной собирал колоски и мёрзлую картошку на колхозных полях.

Вот что мне рассказывал бывший японский разведчик, осужденный после войны к 25 годам исправительно-трудовых лагерей и отбывавший наказание в Ивановской области (он был освобождён через 12 лет). «Нас в лагере кормили так, как ваши не питались и на воле. За 12 лет меня никто и пальцем не тронул. Домой вернулся совершенно здоровым. Я и детям своим, и внукам наказал, чтобы они ничего худого против России не делали».

В том, что русскому человеку генетически свойственно милосердие, наверное, убеждать никого не надо. Именно этим можно объяснить столь гуманное и либеральное отношение к пленным врагам. Что касается немцев, то они должны были за время пребывания в плену на собственном опыте ощутить, что русские никакие не варвары, в чём их убеждали десятилетия, а гуманная, цивилизованная нация, весьма чувствительная к чужому горю. Полагаю, что наши власти здесь преследовали и далеко идущие цели – нам предстояло жить на территории, позднее ставшей ГДР и работать с гражданами этой страны. И точно: отсидев по 8-10-12 лет, многие военнопленные вернулись в Германию и осели в советском секторе оккупации.

Больше того, значительный процент руководящего состава МГБ ГДР был укомплектован бывшими военнопленными офицерами, прошедшими здесь курсы антифашистских школ. Время их пребывания в СССР, общение с советскими людьми, их доброжелательное отношение к вчерашним врагам не прошли бесследно. Они знали, что для спасения раненых и больных немецких офицеров наши врачи переливали им кровь воронежских крестьянок, мужа, сына или брата которых они, возможно, убили.

Близкий мне человек поэт В.Панкратов, к сожалению, ныне покойный, рассказывал, как многие воронежские женщины загодя становились на обочине дороги, по которой пленных водили на работу, в основном на стройки, чтобы подать кому-то картофелину или кусок хлеба.

Работая несколько лет в ГДР, я постоянно общался с бывшими военнопленными в служебной и в неслужебной обстановке, но не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из них даже после употребления солидной дозы горячительного (а немцы любили халяву) жаловался на тяжёлые условия пребывания в плену. Наоборот, они благодарили советских людей за гуманность, милосердие и альтруизм.

Я далёк от мысли в розовом свете представлять жизнь военнопленных и излагаю только факты, которые стали мне известны из архивных документов и рассказов очевидцев.

На международной конференции, состоявшейся 14-15 апреля в аграрном университете, в руководимой мной секции выступала итальянка профессор М.Джусти, которая нарисовала ужасающую картину содержания итальянских военнопленных в лагерях Тамбовской области (у нас их не было).

Она рассказала, что от голода и болезней умерли 17 тысяч военнопленных. Когда профессор заявила, что её земляков плохо кормили, я не удержался и спросил: а представляет ли она, как кормился наш народ-победитель в 1946-1947 годах? У меня её информация вызвала сомнение потому, что руководство страны знало: итальянские оккупанты зверствовали меньше немцев и мадьяр, а в ряде случаев проявляли даже лояльность к местному населению, а поэтому было как бы нелогичным подобное жестокое обращение с их военнопленными.

Хочу и по этому вопросу докопаться до сути: обратился к руководству нашего Управления ФСБ с просьбой запросить из Тамбова официальную справку по этой проблеме.

Как восполнить дефицит правды о войне? Прежде всего, не надо переписывать свою историю, а воспринимать её такой, какой она была.

Не следует препарировать архивные материалы с позиций нынешней политической целесообразности. Это ещё делается и в масштабе страны, и на местах. .

Не надо также оставлять без внимания и реагирования фальсификации западных политиков и учёных, продолжающих принижать наш народ.

Под этим понятием подразумевается целый ряд соглашений, включая четыре конвенции и три дополнительных протокола, подписанные в течение длительного периода времени вплоть до 2005 г. Все они в той или иной степени касаются различных аспектов международного гуманитарного права. Нас интересуют документы, принятые до начала Второй мировой войны. В августе 1864 г. 12 государств, присутствовавших на дипломатической конференции в Женеве, ввели известную нам символику Красного Креста и подписали «Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых солдат на поле боя». Россия в работе данной конференции участия не принимала, но подписала конвенцию в 1867 г. Германию в ее современном понятии на конференции представляли отдельные государства: Баден, Гессен, Пруссия и Вюртемберг. Германская империя, как новое государственное образование, основанное в 1871 г., подписала соглашение лишь в 1907 г., что было связано с затяжками в ратификации отдельными субъектами, в основном по причине трений между Австрией и Пруссией. В короткий срок после подписания конвенции в научном мире Европы появились публикации с критикой положений соглашения с точки зрения его догматизма и несоответствии современным условиям. В 1906 г. первая Женевская конвенция была переработана и принята в измененной редакции. Крайне важным изменением была отмена прежней поправки, предписывавшей соблюдение условий конвенции только странами-подписантами. Данные изменения были также одобрены Германией и Россией. Первая Женевская конвенция в редакции 1906 г. использовалась для разработки текста Гаагской конвенции 1907 г., что позволяет говорить об общей гуманитарно-правовой базе двух международных соглашений.

ADN-ZB/Archiv
II. Weltkrieg 1939-1945
An der Front im Süden der Sowjetunion; Juli 1942
Gefangene Rotarmisten müssen ihren Durst an einem Tümpel stillen.
Aufnahme: Gehrmann

В июле 1929 г. в Женеве были подписаны три новых соглашения гуманитарного права: «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» (модернизированный вариант соответствующего соглашения 1864/1906 гг.), «Об улучшении участи раненых, больных и жертв кораблекрушения в Военно-морском флоте» и, наконец, «Об обращении с военнопленными».
Новый международный акт касательно гуманного обращения с пленными военнослужащими противника состоял из 97 статей и был заметно объемнее Гаагского документа 1907 г. Непосредственно в ст. 1 говорилось о том, что положения данного соглашения распространяются на лиц, перечисленных в ст. 1, 2 и 3 Гаагского соглашения 1907 г. В ст. 89 присутствовала прямая ссылка на Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. Основные положения и нововведения данного документа:

Ст. 2 подчеркивала, что военнопленные находятся во власти неприятельской державы, но отнюдь не отдельной воинской части, взявшей их в плен. С ними необходимо постоянно обходиться человечно, защищать от насилия, оскорблений и любопытства толпы. Статья запрещала репрессии по отношению к ним.

Ст. 3 впервые говорила об особом обращении с пленными женщинами («в соответствии их полу»).

Ст. 4 строго регламентировала, в каких случаях возможно различное содержание военнопленных, что являлось значительным уточнением в сравнении с 1907 г.

Ст. 5 запрещала оскорбления, издевательства и угрозы, если пленный отказывается сообщать сведения военного характера.

Ст. 10 предусматривала гарантии для гигиены, здоровья, отопления и освещения в зданиях для размещения военнопленных.

Площадь помещений и индивидуальное пространство в распоряжении военнопленного должны были быть не меньше, чем у солдата державы, в руках которой находился пленный.

Авторы конвенции зафиксировали в ней важное новшество в сравнении с Гаагским соглашением 1907 г. Ст. 82 гласила: «Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших».

Соглашение «Об обращении с военнопленными» подписали и ратифицировали 47 государств. Германия подписала данное соглашение непосредственно на конференции. В 1934 г. документ был ратифицирован и получил в Германии наивысший юридический статус «имперского закона». Советский Союз не принимал участие в работе конференции и, соответственно, не подписал данное соглашение.

Причины неподписания Женевской конвенции СССР

Причины неподписания Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» со стороны СССР считаются в историографии доказанными. А. Шнеер указывает: «Одной из причин, по которым Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию в целом, было несогласие с разделением пленных по национальному признаку. По мнению руководителей СССР, это положение противоречило принципам интернационализма». Однозначный ответ на вопрос дает Заключение консультанта Малицкого по проекту постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 27.03.1931 г. Данный документ возник после принятия ЦИК и СНК СССР Постановления № 46 об утверждении проекта постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 19.03.1931 г., т.е. национального законодательства из 45 статей о гуманном обращении с военнопленными. Малицкий перечисляет отличия советского «Положения» от Женевской конвенции 1929 г.

Все отличия между национальным советским и международным правовыми актами в этой области находились в идеологической плоскости. Неравноправное положение солдат и офицеров, денщичество и ограниченные функции коллективных представительств военнопленных (лагерных комитетов) противоречили основополагающим господствующим установкам в СССР. Следовательно, Женевское соглашение «Об обращении с военнопленными» не могло быть подписано от имени Советского Правительства.

Дальнейшее сравнение двух документов показывает, что Москва давала военнопленным возможность при их желании не работать вовсе (ст. 34 Положения 1931 г.), намеревалась подчеркнуть верховенство советских законов на территории лагеря (ст. 8.), но вместе с тем не препятствовала отправлению религиозных культов в случае отсутствия помех распорядку лагеря (ст. 13), хотя в начале 1930-х гг. в СССР продолжала действовать идеология воинствующего атеизма. Также обращает на себя внимание лаконичность формулировок. В целом, сравнительный анализ двух документов позволяет сделать вывод, что основные права военнопленных были в одинаковом ключе и с идентичным содержанием прописаны как в Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» 1929 г., так и в Постановлении ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» 1931. Однако существенным недостатком советского законодательного акта был его национальный статус, что препятствовало норме обязательного выполнения данных предписаний армиями других государств мира по отношению к пленным военнослужащим РККА.

В августе 1931 г. в декларации главы НКИД М. Литвинова Москва объявила о своем присоединении к одной из трех конвенций, утвержденных в 1929 г. в Женеве, «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», причем решение ЦИК датируется маем 1930 г. Факт присоединения СССР к данной конвенции подтверждают иностранные источники, к примеру, об этом говорится в ратификационном документе Австрии и в комментариях к международному гуманитарному праву, размещенных в базе законодательных актов ведомства федерального канцлера Австрии. Соглашение состояло из 39 статей. Оно предписывало обращаться человечно с ранеными и больными вне зависимости от их гражданства и принадлежность к определенной воюющей армии (ст. 1), а в ст. 2 особо подчеркивался характер отношения к раненым военнопленным: с применением общего международного права.

Нацистский подход

Нацистская Германия еще до первого выстрела на германо-советской границе провозгласила расовый и «цивилизационный» характер будущей войны против СССР. Принятая вермахтом в 1938 г. «Инструкция касательно военнопленных» GDv 38/2, которая, в общем и целом, соответствовала положениям Женевской конвенции, была неактуальной для новой военной кампании. Позиция официального Берлина касательно будущего обращения с пленными солдатами и офицерами РККА была озвучена Гитлером еще 30.03.1941 г. в выступлении перед германским генералитетом: «Большевистский враг и до, и после (пленения – Д.С.) не является товарищем». Давно опубликованы и широко известны распоряжение начальника OKВ/AВA генерала Г. Рейнеке, которому подчинялось и ведомство по делам военнопленных, от 16.06.1941 г. и его приказ №3058/41 с прилагаемой «Памяткой по охране советских военнопленных» от 08.09.1941 г. В этих документах командование вермахта открыто предписывало обращаться с пленными военнослужащими Красной Армии в четком противоречии с положениями Гаагской и Женевской конвенций. Наконец, в приказе ОКВ и ОКХ от 21.10.1941 г. за подписью генерал-квартирмейстера Э. Вагнера было прямо заявлено о несоблюдении Женевского соглашения 1929 г. в отношении советских военнопленных: «…7. Советский Союз не присоединился к соглашению об обращении с военнопленными от 27 июня 1929 г. По этой причине с нашей стороны нет обязательств обеспечивать советских военнопленных установленным этим соглашением количеством продовольствия и предусмотренной квотой (…) Неработающие советские военнопленные могут умирать от голода».

К. Штрайт, наиболее крупный специалист по исследованию пребывания советских солдат и офицеров в немецком плену, резюмирует: «Оно (германское руководство – Д.С.) не хотело подчинять себя каким-либо ограничениям ни в методах ведения войны, ни в отношении к советским военнопленным, ни в оккупационной политике». Не менее значимым фактором, определявшим судьбу советских военнопленных, было желание руководство Германии расходовать минимальное количество ресурсов на поддержание жизни пленных. Доминирующим было снабжение вермахта за счет продовольственных запасов оккупированных территорий, что предусматривалось планом «Барбаросса», а также использование советских военнопленных в качестве бесплатной рабочей силы, заменявшей призванных на фронт немцев.

На практике в 1941-1945 гг. советские военнопленные голодали, находились в неприспособленных для жизни условиях, вплоть до земляных нор, сталкивались с массовым нарушением санитарно-гигиенических норм. После пленения военнослужащие РККА и советские партизаны принуждались к разглашению сведений военного характера, в том числе с применением угроз и пыток. Согласно ряду приказов определенные категории советских военнопленных (евреи, партработники, комиссары, нередко и офицеры) подлежали «селекции» и расстрелу. В прифронтовой полосе германских армий, во время пеших маршей и в «дулагах» раненые и ослабевшие военнопленные казнились охраной на месте. Медобслуживание в лагерях было минимальным. Раненые и больные пленные не освобождались от транспортировки в другие лагеря, в том числе и на территории Германии, без военной необходимости. Советские пленные привлекались к принудительному труду в военной промышленности «Рейха», работали без выходных. Практически во всех индустриальных отраслях (металлообработка, химическая и горная промышленность, железнодорожный сектор, погрузочные работы) советским пленным приходилось работать в условиях, вредных здоровью; нормы технической безопасности не соблюдались. Приговоры в отношении «провинившихся» советских военнопленных приводились в исполнение «на скорую руку», следствие и суд были скорее исключением, чем правилом. В каждом лагере существовал карцер либо иное изолированное место строго содержания. В отношении пленных советских военнослужащих повсеместно применялись телесные наказания, например, за невыход на работу (даже в случае болезни либо физической невыполнимости действий) или за отказ вступать в РОА и другие коллаборационистские формирования. Советские военнопленные нередко направлялись в стационарные места заключения, не предназначенные для их содержания в смысле международного права, например, в тюрьмы гестапо и в концлагеря под юрисдикцией СС. За небольшим исключением советские пленные не имели возможности отправлять корреспонденцию на родину. Ни государственные структуры СССР, ни семьи не знали об их местонахождении. Об удовлетворении культурных и религиозных потребностей не могло быть и речи, за исключением подвижнической деятельности отдельных представителей церкви, что, впрочем, разрешалось нацистами лишь в пропагандистских целях, на оккупированной территории и в короткий период. Военнопленные-женщины подвергались насилию и издевательствам. Таким образом, вермахт и руководство Германии сознательно и целенаправленно нарушали большинство положений Гаагской и Женевской конвенций.

Попытки СССР улучшить положение военнопленных

Для советского руководства внезапными стали не только само нападение вермахта на СССР, но и трагические неудачи первых дней и недель войны, и, как следствие положения на фронте, большое количество пленных. Военные действия означали разрыв дипломатических отношений, а, следовательно, и прямых контактов между Москвой и Берлином. Первой реакция на создавшуюся ситуацию стало принятие СНК СССР нового «Постановления о военнопленных» № 1798-800с от 01.07.1941 г. Оно вступило в действие вместе с приказом НКВД СССР № 0342 от 21.07.1941 г. Постановление состояло из семи глав: общие положения, эвакуация военнопленных, размещение военнопленных и их правовой статус, уголовная и дисциплинарная ответственность военнопленных, справочные сведения и помощь военнопленным. Новые правила предусматривали тесное сотрудничество с Международным комитетом Красного Креста. Содержательная часть постановления соответствовала Гаагской и Женевской конвенциям. Форма постановления во многом повторяла структуру этих документов.

17.07.1941 г. Кремль обратился к правительству Швеции с нотой, в которой выразил готовность соблюдать Гаагскую конвенцию 1907 г. на условиях взаимности со стороны Германии. По мнению Штрайта, «Советский Союз, объявив для себя обязательным соглашение, подписанное царским правительством, завершил процесс своего присоединения к Гаагской конвенции». Германия отклонила эту ноту 25.08.1941 г. Доказательством серьезных намерений Москвы является следующий документ, редко цитируемый в российской литературе: «Телеграмма из Москвы 8 августа 1941 г. господину Хуберу, президенту Комитета Международного Красного Креста, Женева. В ответ на Вашу (ноту) № 7162 НКИД СССР по указанию Советского правительства имеет честь сообщить, что Советское правительство своей нотой от 17 июля уже заявило правительству Швеции, представляющей интересы Германии в СССР: Советский Союз считает для себя обязательным соблюдать перечисленные в IV. Гаагской конвенции от 18 октября 1907 г. правила ведения войны касательно законов и обычаев сухопутной войны, при обязательном условии соблюдения указанных правил Германией и ее союзниками. Советское правительство согласно с обменом информацией о раненых и больных военнопленных, как это предусмотрено ст. 14 в приложении к названной конвенции и ст. 4 Женевской конвенции от 26 июля 1929 г. «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях». Вышинский, заместитель народного комиссара иностранных дел».

Следующие ноты протеста за подписью В. Молотова последовали 25.11.1941 г. и 27.04.1942 г. НКИД СССР в ноте от 25.11.1941 г., фигурировавшей на Нюрнбергском процессе в качестве документа «СССР-51», приводил конкретные примеры негуманного и жестокого обращения нацистов с советскими военнопленными. Глава 6 этого документа называлась «Истребление советских военнопленных». Данная нота свидетельствует об отсутствия замалчивания проблемы со стороны Кремля и противоречит тезису о якобы «равнодушии Сталина» к судьбам советских военнопленных. На этом попытки косвенных обращений к германскому правительству, по существу, были прекращены.

Выводы

На основании фактов, изложенных в статье, можно сделать следующие выводы:

1. К моменту начала Великой Отечественной войны в международном гуманитарном праве были четко прописаны условия гуманного обращения с военнопленными.

2. Советская сторона признавала Гаагскую конвенцию 1907 г. Даже если не рассматривать указ ВЦИК 1918 г. как признание сего документа, ноты от 17.07.1941 г., 25.11.1941 г. и 27.04.1942 г. не оставляют никаких сомнений в однозначности обязательств Москвы.

3. Женевская конвенция 1929 г. содержала обязательства воющей стороны соблюдать условия соглашения в отношении военнослужащих армии противника, не подписавшего конвенцию.

4. Национальное советское гуманитарное право в отношении военнопленных противника 1931 и 1941 гг. соответствовало Гаагским и Женевским конвенциям.

5. Нацистская Германия после 22.06.1941 г. продолжала быть связанной обязательствами международного гуманитарного права. Она намеренно отказалась соблюдать их в отношении советских военнопленных, что было зафиксировано документально и реализовывалось на практике. Причины отказа были идеологического, военного и экономического характера. Берлин систематически нарушал и Женевскую конвенцию «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», которую еще до войны признали обе стороны.

6. Проблематично определить, являлись ли «достаточными» попытки Москвы облегчить судьбу своих граждан в нацистском плену. Значительную роль сыграла неготовность Германии окончательно и бесповоротно признать нормы международного гуманитарного права по отношению к советским военнопленным. Длительный и безуспешный переговорный процесс вызвал у Москвы скепсис касательно возможности МККК серьезно повлиять на ситуацию. Негативно необходимо оценить излишнюю подозрительность советского руководства, ее готовность любой ценой оградить себя «от вмешательства во внутренние дела» со стороны «капиталистов», а также нежелание по ортодоксально- идеологическим причинам признать Женевскую конвенцию полностью. Тем не менее, сомнительно, что дальнейшие усилия наладить контакт с руководством Германии через посреднические государства и структуры привели бы к успеху.

7. В условиях череды военных поражений 1941-1942 гг. и тотального характера войны советское руководство имело крайне ограниченные возможности влиять на положение своих граждан в плену. К числу таких возможностей относились ноты протеста и заявления в адрес Международного Красного Креста и правительств нейтральных государств. Это реализовывалось на практике. Иных рычагов влияния на судьбу пленного советского солдата с момента пленения и до момента освобождения у Москвы не было.

Данная электронная публикация является сокращенным вариантом статьи: Стратиевский Д. Советские военнопленные Второй мировой и гуманитарное право. Могла ли Москва спасти своих граждан? // Журнал российских и восточноевропейских исследований. 2014. № 1(5). С. 79-90. Ознакомится с полным текстом статьи можно .

Дмитрий Стратиевский

Доктор истории, магистр политологии, зам. директора Берлинского центра изучения Восточной Европы (Германия)

В конце 18 века адмирал Ушаков совместно с турецкой эскадрой взял у французов Ионические острова. Российско-турецкий десант воевал дружно, но после окончания операции возникло недоразумение. Ушаков запретил туркам резать французских пленных. От такого приказа у турок глаза вылезли из орбит: а тогда зачем воевали? Убийство пленных это праздник, лакомство, лучшая награда за военные тяготы. Такое мучительство обычно продолжалось несколько дней, под шашлык и барабаны. С пленных заживо сдирали кожу, тянули жилы, вырывали глаза, поджаривали на медленном огне, отрезали уши и носы, рубили пальцы, прибивали гвоздями гениталии к доскам, отпиливали конечности, заливали глотку кипящим маслом, сажали на кол, давили шею шёлковыми шнурами. Если на три-четыре турка удавалось заполучить по двуногому мешку с подарками, многочасовое вынимание из него игрушек - печени, почек, сердца - доставляло любознательным и наивным азиатам много радости. И вот Ушак-паша поломал кайф. Большей несправедливости трудно себе было представить.

На первый взгляд, в тактике турок был свой резон. Воспитать касту живодёров, деморализовать противника. Чтобы само имя османов вызвало у других народов ужас. Опять же обеспечивалась большая мобильность частей - к тому же турки убивали или оставляли на произвол судьбы собственных раненых. Однако, в общем успехи турецкого оружия на европейском театре были скромными. В 19 веке Турция сохранила независимость только из-за неспособности европейцев правильно разделить «наследство больного человека».

Поведение европейцев на войне отличалось принципиально. Европейцы в силу ряда причин воевали постоянно и крайне ожесточённо (ничего подобного на Востоке не было). Если взять, например, самую культурную и густонаселённую часть Европы – Нидерланды, то мочилово там шло столетиями. Перманентно. Это ОБРАЗ ЖИЗНИ. Живут люди в городе, оттягиваются на карнавале. В двух километрах – три тысячи человек друг друга сосредоточенно убивают. Не по азиатски: свистнули, налетели, трёх убили, убедились что дело серьёзное и по кустам, а «ваше превосходительство, довожу до вашего сведения, что от батальона осталось четыре человека и знамя». В шести километрах дальше – окрестные крестьяне хоронят трупы солдат от стычки – 800 штук. А за рекой шесть месяцев идёт осада города – в городе голод.

Первое время европейцы воевали примерно так же как турки. Храбрости и жестокости французам, немцам или испанцам было не занимать. Но постепенно, кровавым методом проб и ошибок был накоплен ОПЫТ. Опыт максимально эффективного ведения военных действий. Жестокость на войне - это не цель, а средство. Иногда бывает, что великодушие и милосердие есть наиболее эффективный способ достижения военных целей. Со времён Гуго Гроция возникло международное право и система международных соглашений, регулирующих даже такую иррациональную и антигуманную вещь как военные действия.

Европейцы стали помогать своим раненым. Это несколько уменьшило мобильность, но резко повысило сплочённость и стойкость войск. Солдаты стали ощущать себя членами военного братства, видеть в членах команды друзей, комбатантов. Пленные получили право на жизнь, медицинскую помощь и даже почёт. Это позволило избежать ненужных потерь при добивании проигравших, и косвенно ещё более повысило моральный дух солдат. Погибшим солдатам противника стали оказывать воинские почести (коньком турок было осквернение трупов врагов). Подчёркнуто уважительное отношение к пленным офицерам укрепляло воинскую иерархию. Технология капитуляции вражеских городов-коммун позволила избежать хозяйственных разрушений и облегчила аннексию завоёванных территорий. Борьба с мародёрством повысила степень управляемости войск В РАЗЫ. И т.д. и т.п.

Разумеется, при таких условиях всё большее значение в военных действиях приобретала невоенная составляющая. Некультурных врагов европейцы стали давить гуманизмом. Европа захватила вооружённым путём полмира и этот захват шёл под лозунгами цивилизации и гуманизма. Что СООТВЕТСТВОВАЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

Очень показательна была русско-японская война – английские инструкторы строго-настрого предупредили японских союзников: русских пленных не трогать. Чтобы ни один волос... КАКАВУ БУДЕТЕ В ПОСТЕЛЬ ПОДАВАТЬ! И объяснили почему. Англия демократическая страна с парламентской оппозицией, прозрачна для пропаганды. Азиатские мучительства - серьёзный козырь русской пропаганды в Европе, прекрасно использованный во время последней русско-турецкой войны. Японцы поняли, и, кстати, выполнили установку с азиатской жестокостью. Несколько нарушений в этой области закончились приказом императора убиться самураям об стену. Информационную войну Япония выиграла с блеском.

Проблема отношения к пленным. И. П. Цыбулько 2020. Вариант № 8 («Одно желание было у лейтенанта Бориса Костяева...»)

Как относились к пленным немцам русские солдаты? Именно этот вопрос возникает при чтении текста русского советского писателя В. П. Астафьева.

Раскрывая проблему отношения русских солдат к пленным немцам, автор рассказывает о военных событиях на небольшом хуторе. Здесь лейтенант Борис Костяев закрывает собой пленных немцев, которых пытается расстрелять обезумевший от горя солдат, потерявший на войне близких. Военный врач оказывает первую медицинскую помощь всем раненым, не глядя, кто перед ним: русский или немец. Старший сержант с сочувствием относится к немцу с обмороженными руками, говоря ему с жалостью: «Как теперь работать будешь, голова?»
Все эти примеры, дополняя друг друга, ярко демонстрируют человечность и гуманизм русских солдат, которые понимают, что пленные безоружны и теперь не страшны, а вызывают жалость.
Авторская позиция заключается в следующем: русские солдаты по-человечески относились к пленным немцам, давали им возможность согреться, утолить голод и получить медицинскую помощь.

Позиция автора мне близка. Несомненно, во время войны русские солдаты показывали гуманное отношение к пленным, проявляли человечность и милосердие. Доброта русских солдат, широта души и способность к прощению и милосердию показана в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» в Отечественную войну 1812 года. Два замёрзших француза выходят из леса к костру, и сидящие у костра русские воины не жалеют для них каши, кормят несчастных вояк и разрешают им греться у костра.

В заключение подчеркну, что русские люди щедры и добры, умеют прощать, проявляют милосердие к поверженному врагу.

Текст В. П. Астафьева

(Шайкин В. И.)

(«Военно-юридический журнал», 2010, N 2)

ЗАКОНЫ И ОБЫЧАИ ВОЙНЫ В РУССКОЙ ВОЕННОЙ ИСТОРИИ

В. И. ШАЙКИН

Шайкин В. И., доцент кафедры тактики Рязанского высшего военного командного училища связи, член Военной академии наук, полковник запаса, кандидат военных наук.

Система законов и обычаев войны складывалась в течение длительного исторического периода; ее назначение — насколько возможно «гуманизировать» войну, несколько смягчать ее тяжелые последствия. Важно отметить, что заметный вклад в гуманизацию законов и обычаев войны внесла Россия. Правила ведения войны на Руси были традиционно менее жестокими, чем в других государствах. Хорошо известна обычная для Древнерусского государства норма о заблаговременном объявлении войны, например изречение одного из самых воинственных русских князей, князя Святослава, «хочу на вы итти». Отец его, князь Игорь, предприняв в 941 г. поход на Константинополь, приказал дружине щадить неприятеля и брать греков в плен живыми. Князь Владимир Мономах мирил враждующих, подавая пример набожности и правосудия, убеждал своих наследников жить в мире и согласии. С принятием христианства на Руси старались следовать постулатам Нагорной проповеди: «Блаженны милостивы, ибо они помилованы будут», «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими».

Особенным, нехарактерным для большинства других государств и армий того времени было отношение к пленным. Впервые на Руси взаимная выдача пленных без выкупа была произведена при Иване III после сражения с крымскими татарами. Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки… 1621 г. запрещал «без повиновения пленять кого-либо и учинять поджоги».

Общеизвестно уважение Петра Великого к своему неприятелю, его стремление учиться у опытных и умных врагов. После сокрушительного разгрома русского войска под Нарвой в 1700 г. он заявил: «Спасибо брату Карлу — будет время, и мы ему отплатим за уроки». Через девять лет после блистательной победы под Полтавой Петр устроил пир на поле брани и, возвратив шпаги шведским генералам, поднял кубок за своих учителей в военном деле.

После того как прибалтийские земли снова оказались в составе России, Петр даровал новым подданным большие льготы, в том числе неприкосновенность языка, исповедания, судов и т. д. Война для Петра была не целью, а средством, временным бедствием, с которым ему приходилось мириться ради национального развития и благосостояния народа. Перед Полтавской битвой он обратился к солдатам со словами: «…а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия, слава, честь и благосостояние ее». Обучая свой народ «воинским и гражданским наукам», первый император России утешал себя мыслью, что в лице русских он создает для человечества новых ревнителей образованности, культуры и цивилизации.

Петр I требовал от своих войск неукоснительного соблюдения обычаев и законов ведения войны. Русские войска строго придерживались норм института военного плена, проявляли должную гуманность по отношению к больным и раненым неприятеля, а также к мирному населению на чужой территории. В этом смысле значительный интерес представляет инструкция по преследованию армии Карла XII, данная Петром князю Волконскому 1 июня 1709 г. В ней категорически запрещалось грабить местных жителей: «Никаких своевольств и насилия никому не чинить, и о том во всей своей команде под смертной казнью заказать накрепко».

Петр I был готов заключить со Швецией общее соглашение о военнопленных на основе некоторых принципов, в частности равного отношения к военнопленным безотносительно к их национальной принадлежности с возможностью освобождения из плена под честное слово. Как отмечал генерал-фельдмаршал Шереметев, «великое число офицеров и солдат, взятых под Полтавой, признаются, что царь поступил с ними с чрезвычайным милосердием, хотя, судя по бедствиям, какие наши военнопленные претерпевают в Швеции, и не заслуживают они таких милостей и благодеяний. Они признаются, что царь оставленных королем их и взятых в поле и в лесах солдат приказал лечить всевозможно».

Правительство Петра I уделяло большое внимание быту военнопленных. Плен допускался только в условиях военных действий, причем соблюдались все формальности сдачи противника. В XVIII в. было отменено правило, согласно которому участь военнопленных решалась тем, кто их захватил. Ответственность за их судьбу была возложена на командование или органы административной власти. Уже в этом веке в России, в отличие от других стран, самоуправство в отношении военнопленных каралось смертной казнью через повешение. По свидетельству датского посланника, любые чины русской армии подвергались наказанию за самовольный увод пленных (несдачу их командованию). Устав воинский 1716 г. категорически запрещал убивать пленных после капитуляции гарнизона или воинской части, им же устанавливалась смертная казнь за разграбление неприятельских городов и сел, занятых без сопротивления. Впервые появляется требование сохранять школы, больницы, церкви, частные здания в населенных пунктах, занимаемых русскими войсками. В этот же период в России были установлены правила гуманного отношения к раненым, больным, старикам, женщинам и детям, а также строгие меры наказания за отступление от этих правил.

Кроме того, в отличие, к примеру, от шведов, русские не брали в плен мирных жителей. Были приняты правовые акты, регламентирующие попытку побега военнопленных, а также возможность их репатриации на родину под честное слово. Пленные офицеры получали жалованье. Военнопленным обеспечивалась возможность регулярно переписываться с родными — явление по тем временам уникальное. Кроме того, они могли поступать на службу в русскую армию только при условии их согласия.

Благородные традиции Петровской эпохи сохранялись и приумножались на протяжении всех войн XVIII столетия.

Например, во время Семилетней войны 1756 — 1763 гг., где раскрылся военный гений Петра Алексеевича Румянцева, первого великого русского полководца послепетровской эпохи, всем дивизионным командирам и бригадным генералам было приказано «…раненых и больных наиприлежайше докторам при штаб-офицере свидетельствовать, а по освидетельствовании тяжело раненых и трудно больных на лазаретных телегах и других полковых повозках при одном штаб-офицере, штаб-лекаре и довольном числе лекарей с достаточным конвоем отправить, а военнопленных раненых на тех же фурах вместить и в добром присмотре содержать, чего ради генерал-провиантмейстеру Маслову велено всех военнопленных, раненых, здоровых и дезертиров печеным хлебом на то время, в которое они в дороге будут, снабдить».

О принципе гуманности говорил и А. В. Суворов, который писал: «Моя тактика: отважность, храбрость, проницательность, прозорливость, порядок, мера, правило, глазомер, быстрота, натиск, человечность». В 1778 г. в приказе войскам Кубанского корпуса А. В. Суворов требовал от подчиненных «…с пленными поступать человеколюбиво, стыдиться варварства… не меньше оружия поражать противника человеколюбием». Афоризм же из «Науки побеждать» «Воину надлежит мощь вражескую сокрушать, а безоружных не поражать» был и остается непреложным руководством к действию для каждого солдата России.

Во время штурма Варшавы 24 октября 1794 г., после взятия ее предместья, к Суворову прибыла делегация с письмом от короля Польши Станислава Понятовского. Делегация была обрадована необычайной скромностью условий, предложенных победителем: «Оружие, артиллерию и снаряды сложить за городом в условленном месте. Дается торжественное обещание именем русской императрицы, что все будет предано забвению и что польские войска, по сложении ими оружия, будут распущены по домам, с обеспечением личной свободы и имущества каждого. То же самое гарантируется и мирным обывателям». Депутаты были удивлены великодушием и доброжелательством, с которыми Суворов принял их, угостил и беседовал.

При вступлении русских войск в Варшаву 29 октября 1794 г. Суворов принял от старшего члена ее магистрата ключи и, поцеловав их, громко поблагодарил Бога, после чего стал по-братски обниматься с членами городского управления. Чистосердечное, справедливое и доброжелательное отношение Суворова к полякам в немалой степени способствовало тому, что вскоре завершилось добровольное мирное разоружение Польши. Фельдмаршал всегда придерживался правила, что «чем шире победитель выказывает свое великодушие, тем полнее получится результат умиротворения». «Не мщением, а великодушием была покорена Польша», — говорил А. В. Суворов, явивший образец административной мудрости, когда он в течение года мирно правил в этой стране.

В составленной в декабре 1790 г. диспозиции на штурм Измаила Суворов не забывает написать: «Христиан и обезоруженных отнюдь не лишать жизни, разумея то же о всех женщинах и детях». В Польше в указаниях о штурме Праги также уделялось внимание обращению с мирными жителями: «В дома не забегать; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать».

Суворов требовал гуманного отношения к военнопленным. Сдающимся в плен он обязывал сохранять жизнь: «Вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду. Грех напрасно убивать: они такие же люди». Суворов указывал, что уничтожение сдающихся в плен способно лишь усилить сопротивление противника.

Полководец добивался справедливого отношения к мирному населению. «Обывателя не обижай, он нас поит и кормит», — это требование постоянно повторялось в суворовских приказах. Так, в приказе войскам Кубанского и Крымского корпусов Суворов писал: «В стояниях и на походах мародеров не терпеть и наказывать оных жестоко, тот час на месте… Где случается фуражировать, чинить то при войсках, по правилам, с крайним порядком. Есть ли тут благоразумие, где лишать себя самого впредь текущих последствий; довольной субситенции и кровли. Наблюдать то и в неприязнейшей земле. Делать и в оной жалобе всякого обывателя тотчас должное удовольствие. Не меньше оружия поражать противника человеколюбием».

Великий полководец практическими действиями подтвердил правильность своих взглядов, что особенно наглядно проявилось в кампании 1799 г. в Альпах, где благодаря своей способности соблюдать меру и проявлять человечность он смог не только добиться поддержки местного населения, которое часто предоставляло ему сведения о противнике и оказывало помощь в тыловом обеспечении, но и укрепить доверие и уважение собственных войск.

Михаила Илларионовича Кутузова также отличали исключительный такт и выдержка. Участвуя в польском походе 1792 г., М. И. Кутузов требовал от подчиненных не причинять обид жителям этой страны, сохранять народное богатство. Характеризует его и то, что, например, он запретил рубить деревья, посаженные вдоль дороги к Варшаве, и, уважая национальное достоинство поляков, не позволил въезжать в польскую столицу русским вооруженным отрядам.

Во время русско-австро-французской войны 1805 г. Кутузов обращался к своим подчиненным с призывом «не чинить обывателям никаких обид». Он проявлял искреннюю заботу о пленных офицерах и солдатах противника, принимал меры по укреплению дисциплины в армии, современному обеспечению ее продовольствием, снаряжением и боеприпасами. Полководец требовал строгого выполнения всех своих приказов и распоряжений, которые касались, в частности, и такого вопроса, как поведение русских военнослужащих в чужих странах. Например, в Приказе об отношении к австрийскому населению и австрийским офицерам от 3 октября 1805 г. говорилось: «…всем нисшим чинам подтвердить, чтобы отнюдь обывателям никаких обид и неудовольствия, но старались бы убегать от всех, что может быть поводом к какой-либо ссоре и жалобам, и стараться наиболее ласковостью и хорошим обхождением с хозяевами привязать к себе жителей земли». Приказ об укреплении дисциплины от 20 ноября 1805 г. обязывал «…жителей, как в селениях, так и по дорогам идущих, отнюдь не обижать иже дурным словом. За всякое преступление взыскать, отчего зависит пропитание войск».

Во время заграничного похода русской армии 1813 — 1814 гг. огромную помощь и поддержку ей оказали польский и немецкий народы, что в значительной мере являлось следствием гуманного отношения к ним со стороны русских воинов. Готовя армию к походам, Кутузов распорядился соблюдать строжайшую дисциплину во время прохождения войск через территорию иностранных государств. Он стремился исключить все, что могло бы привести к осложнению в союзнических отношениях и вызвать в Европе неблагоприятные толки о русской армии.

Важную роль в прогрессивном развитии законов и обычаев войны сыграли и российские военачальники второй половины XIX в. Так, генерал Михаил Дмитриевич Скобелев прославился не только ратными подвигами, но и гуманным отношением к пленным и мирным жителям. «Бей врага без милости, пока он оружие в руках держит, — внушал своим подчиненным Скобелев. — Но как только сдался он, амину запросил, пленным стал — друг он и брат тебе. Сам не доешь — ему дай. Ему нужнее… И заботься о нем, как о самом себе!»

Скобелевские солдаты с уважением относились к гражданскому населению и в Средней Азии, и в Болгарии, брали его под свою защиту. Не допускались и жестко карались случаи мародерства. Всем раненым: и своим, и противника — обеспечивался равный уход.

Во время Русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг. после боя Скобелев въезжает на сдавшийся турецкий редут. «Возвратить сабли пленным, свято сохранить их имущество, чтобы ни одной крохи у них не пропало… Предупредите, за грабеж буду расстреливать! Вы дрались славно, браво… Переведите им, что такие противники делают честь… Они храбрые солдаты».

В одном месте Скобелеву прислали букет неведомо как собранных цветов. Еще не пришла их пора, и таких в окрестностях не было.

— Откуда это?

— Благодарность… От турецких женщин… За то, что честь их не была нарушена, за то, что неприкосновенность гаремов свято соблюдалась вашими войсками.

— Совершенно напрасно, — был ответ, — русские ведь с женщинами не воюют!

В донесении начальника Имитлийского отряда генерал-лейтенанта Скобелева командиру 8-го армейского корпуса от 3 января 1878 г. говорилось: «В роще перед деревнею увидел я санитаров общества Красного Полумесяца, преимущественно швейцарцев, которые, несмотря на опасность своего положения, занимались перевязкою раненых; мною немедленно было дано приказание приставить к ним караул».

Как только Плевна пала, румыны — союзники России бросились грабить город. Сразу же после своего назначения военным губернатором города Скобелев вызвал румынских офицеров и заявил им: «…Подите и предупредите своих, что я таких победителей буду расстреливать… Всякий, пойманный на мародерстве, будет убит как собака. Так и помните… Ваши обижают женщин — представляю вам судить, насколько это гнусно… Знайте — ни одна жалоба не останется без последствий, ни одно преступление не будет безнаказанным».

Турки прозвали Скобелева «справедливым». Когда он принял город, то в нем оказалось много раненых и больных. «Когда нужно драться, лечить некогда, — говорил Осман-паша. — Раненые и больные — лишняя тягость. Султану и Турции они не нужны». Скобелев смотрел на это по-другому. Он сразу же открыл госпитали, и на лечение турок был направлен большой отряд врачей и санитаров. После посещения генералом мечети, где также лежали раненые пленные, турки говорили: «У вас лучше, чем у нас, теперь мы видим это… Ваш Ак-паша и турок посещает, врагов своих, а наш Осман никогда не видел нас».

В беседе со Скобелевым после взятия Плевны Осман-паша говорил: «Мне известно, что вы оказываете помощь раненому противнику, но аскер знает одно: с ним поступят так, как поступает он. И чтобы он не сбежал в ваши лазареты, я вынужден закрывать глаза на его жестокость. Это — закон войны, генерал». В ответ он услышал: «Это нарушение законов войны, паша».

Прекрасным примером использования норм права войны в целях укрепления дисциплины может служить следующее высказывание генерала М. Д. Скобелева: «Начальник, допускающий в своих войсках грабеж, насилие над жителями и пленными, кладет самые пагубные основы для нравственного разложения войск и залог их верного поражения неприятелем». Данное высказывание является еще одним подтверждением той мысли, что игнорирование таких действий, как, например, акты личной мести или мародерство, в которых отсутствует сдерживающий этический компонент, подрывает эффективность действий войск. Безусловно, подобное поведение приводит к утрате контроля со стороны военачальника за действиями подчиненных. Более того, неограниченная жестокость отвлекает военнослужащих от выполнения поставленной задачи и зачастую ведет к нарушению основных принципов военного искусства, таких как экономия сил и средств, единство и простота действий.

Подводя итоги вышесказанному, следует отметить, что законы и обычаи войны — не новое и не чуждое понятие для России и ее Вооруженных Сил. Их соблюдение являлось естественным элементом деятельности всех без исключения великих военачальников. Военные успехи Румянцева, Суворова, Кутузова, Скобелева доказывают важность ведения войны с соблюдением принципов гуманности. Одной из главных особенностей боевой деятельности российских полководцев являлось неукоснительное соблюдение ими законов и обычаев ведения войны, ставших впоследствии одним из источников международного гуманитарного права, применяемого сегодня в условиях войн и вооруженных конфликтов.

И в годы Великой Отечественной войны, как подчеркивал Георгий Константинович Жуков, «наша армия проявляла великий гуманизм благородства». Единичные случаи бесчинств в отношении мирных жителей страны поверженного противника жестко пресекались, и достаточно скоро гражданское население Германии убедилось, что советского солдата можно не опасаться. Позднее маршал Жуков на вопрос о том, как удалось сдержать гнев и мщение после вступления советских войск в Берлин — столицу врага, допустившего невиданные зверства на советской территории, ответил: «Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой ненависти. Огромную роль тут сыграла воспитательная работа в войсках и великодушие, свойственное нашему народу».

——————————————————————