Стратегические приоритеты построения национального культурного суверенитета. Суверенитет Российской Федерации в области традиционных ценностей и культурной политики Россия - отдельная цивилизация

Национальная культура - феномен относительно недавний. Основное условие его возможности - наличие надэтнического и надклассового пространства коммуникации. Но, коль скоро такое пространство может создаваться и поддерживаться только государством, национальная культура и национальное государство оказываются неотделимыми друг от друга. Время расцвета национальных культур совпадает со временем расцвета национальных государств. Это начало XIX - середина XX века.

В течение последней трети XX в. складываются условия, которые существенно затрудняют возможность поддержания единого коммуникационного и символического пространства. Поэтому вполне вероятно, что история подтвердит правоту Терри Иглтона, заявившего следующее: культура была в прошлом тем, что лежало в основе создания национальных государств; она же станет в будущем тем, что их разрушит.

Cуверенитет национальных государств в культурной сфере становится все более фиктивным. Однако его фиктивность не мешает государствам претендовать на него. Более того, чем более очевидна фиктивность культурного суверенитета, тем более активно выдвигаются притязания на обладание им.

National culture is relatively a recent phenomenon. The main condition of its possibility - is the presence of uber- ethnical and uber- class space of communication. But since such space can be created and maintained only by state, national culture and national state turn out to be inseparable from each other. The time of flourishing of the national cultures coincides with the time of flourishing of the national states. It is the beginning of XIX - mid. XX century.

During the third part of the XX century the conditions have been shaped, that sustainably hampered the nation states" capability of maintaining a unified symbolic space and a unified space of communication. Therefore it"s quite likely, that history confirms the rightness of Terry Eagleton, who stated that it was culture, that was the basis for creating national states in the past; and in future it will be culture, that will destroy them.

Sovereignty of the nation states in the cultural sphere is becoming more and more fictitious. However its fictitiousness doesn"t prevent states from pretending to it. Moreover, the more obvious the fictitiousness of cultural sovereignty is, the more actively they claim to possess it.

This article is concluded with author"s reflections on the struggle for cultural sovereignty in the post-Soviet context. According to his views, the positions of nationalism are as losing, as the positions of cultural imperialism.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: национальное государство, суверенитет, национальная культура, глобализация, культурный суверенитет.

KEY WORDS: nation state, sovereignty, national culture, globalization, cultural sovereignty.

Феномен «национальной культуры» как символической целостности, включающей всех жителей определенной территории, возник сравнительно недавно. Он стал результатом «национализации», которую культурное пространство Европы претерпело в эпоху модерна. Модерновое государство полагает себя как национальное государство, т.е. как политическое единство, имеющее источником своей суверенности «нацию». Последняя воображается не только как совокупность индивидов под одной юрисдикцией, но и как культурное единство. Иными словами, национальное государство предполагает совпадение политических и культурных границ. В этом совпадении - точнее, в стремлении к такому совпадению - принципиальное отличие современного государства от государства досовременного (т.е. условно, существовавшего до 1800 г.).

Для досовременных государств характерна сословная стратификация. Их население столь жестко иерархизировано, что низшие и высшие слои принадлежат разным культурам. Аристократическая культура, с одной стороны, и культура крестьянских масс - с другой, вообще не соприкасаются друг с другом на уровне повседневных практик и лишь спорадически встречаются на символическом уровне . При этом дворянская культура в значительной мере существует поверх государственных границ [Элиас 2002], тогда как культура крестьян часто оказывается локализованной в рамках той или иной провинции .

Государство эпохи модерна было, по меткому выражению Зигмунда Баумана, государством-садовником, тогда как государство предшествовавшей модерну эпохи было государством-егерем [Бауман 1987, 51-67]. Как егерь лишь следит за происходящим в лесу, так и домодерновое государство минимально вмешивалось в сферу, которую мы сегодня назвали бы культурной жизнью. Садовник же занимается не только культивированием желательных растений, но и выкорчевыванием нежелательных. Отсюда проистекают две важных особенности модернового государства: (1) ассимиляционистское давление на культуры «меньшинств» и (2) относительно гармоничное сосуществование государства и рынка - усилий государства по поддержанию определенного культурного стандарта, с одной стороны, и активности участников культурных обменов - с другой.

В эпоху модерна развитие этнических и региональных культур блокируется. Местные культуры (от провансальской во Франции до украинской в России) не рассматриваются как достойные имени «культура». От выходцев из этих культурных ареалов ожидается ассимиляция в господствующей - «национальной», т.е. поощряемой государством - культуре.

Низшим классам отказывают в обладании культурой. Собственно культурой считается лишь тот культурный образец, который производится и потребляется элитами. «Народная культура» в этих условиях - противоречие в определении. Нормативная дихотомия «высокой» и «массовой» культуры (первая как воплощение качества, вторая - как воплощение суррогатности и низкопробности) не случайно дожила до середины XX века .

Государству эпохи, наступившей приблизительно четыре десятилетия назад все с большим трудом удается выступать в роли садовника. Почему?

Во-первых , потому что по мере формирования всемирного культурного рынка возникает запрос на различие . В результате на сцену выходят игроки, прежде не имевшие шансов быть замеченными. Голоса меньшинств уже нельзя заглушить. Более того, принадлежность меньшинству становится ценностью, а значит - культурным ресурсом.

Прежние оппоненты национальных государств - и национальных культур - получают в свое распоряжение новые возможности. То, что прежде ассоциировалось с отсталостью, недостаточной модернизированностью, реакционностью и т.д., приобретает флер прогрессивности и респектабельности. Коль скоро есть спрос на различие, а носители такого запроса рассредоточены по всему миру, предложение различия тоже становится глобальным.

Бретонская культура во Франции, баскская культура в Испании, шотландская культура в Великобритании, татарская культура в России, тибетская культура в Китае, культуры индейцев в Северной Америке и т.д. Все эти случаи специфичны, но их общая черта - сохранение этнического своеобразия (на уровне языка, религиозных практик или хотя бы жизненного стиля) вопреки ассимиляционному давлению со стороны государства. Причем к сохранению такого своеобразия этнические меньшинства побуждаются не только внутренними, но и внешними мотивами (симпатиями иностранцев - потенциальных спонсоров или хотя бы туристов).

Случаи, о которых шла речь выше, иллюстрируют этническое противостояние культурным проектам национальных государств. Но не меньшее (пожалуй, даже большее) значение в этой связи имеет вызов, бросаемый национальным проектам со стороны регионов . Пример регионального противодействия гомогенизации - «областничество» в современной Испании. Каталонцы в наши дни не менее энергично настаивают на своей отличности от жителей остальной Испании, чем полвека назад, когда употребление каталанского языка было запрещено. Сегодня каталанский язык - второй государственный на территории Каталонии, наряду с испанским (который здесь называют не иначе, как «кастильский»). В Каталонии предпочитают другую кухню, чем в остальных частях Испании, национальным танцем считают сарда, а не фламенко, а бой быков, без которого немыслима идентичность мадридцев, здесь с недавних пор запрещен.

Другая иллюстрация регионального вызова национальной культуре - «Северная Лига» в Италии. Для протагонистов этого движения далеко не очевидно, что Италия - одна страна, с одним историческим и культурным прошлым и с одним политическим будущим. В идеологии этого движения важную роль играет миф об особом происхождении северян. Они, как предполагается, ведут свою родословную от кельтов (и, будучи наследниками уникальной кельтской культуры, несут в себе особую кельтскую ментальность), чем не могут похвастаться жители итальянского юга [Шнирельман 2007, 452-485].

Феномен, получивший название «новый регионализм», не обязательно предполагает пересмотр существующих политических границ. Регионалы, как правило, далеки от сепаратизма. Но они ставят под вопрос существующие символические границы. Именно регион, а не государство, частью которого этот регион является, выступает как бренд в глобальных символических обменах. Пример - рекламные ролики на всемирных телеканалах (таких, как CNN и BBC), приглашающие инвесторов вкладывать капиталы в Татарстан. Текст повествует о гармонии древних традиций и динамизма сегодняшней жизни, а визуальный ряд ненавязчиво предлагает насладиться минаретами Казанских мечетей и прыжком Елены Исинбаевой. Сходным образом строится бренд Шотландии и Баварии, Рурской области и Калмыкии. В их самопрезентациях потенциальному инвестору ни разу не упоминается национальное государство, под юрисдикцией которого они находятся. Локальное адресуется к глобальному, минуя опосредование национального .

Во-вторых , способность государств контролировать воспроизводство на своей территории одного - принимаемого за «национальный» - культурного образца, сильно ослабляется под влиянием международных миграций.

Миллионы выходцев из «третьего мира», перебравшихся на постоянное место жительство в страны Западной Европы и Северной Америки, вносят существенный вклад в изменение культурного ландшафта этих стран. Под воздействием иммиграционных процессов меняется структура спроса и структура предложения в сфере материальной культуры.

Между прочим эти спрос и предложение формируются не только и не столько благодаря присутствию иммигрантов, сколько благодаря новым культурным потребностям местных жителей. Средние классы в западных городах активно потребляют незападные культурные продукты. Арабские кофейни и турецкие чайные, курение кальяна, мясные лавки, предлагающие халяльное мясо, китайский фастфуд, центры восточной медицины, студии танца живота (а также «латино»), парикмахерские, делающие прически «афростайл», закусочные и рестораны восточной, африканской и латиноамериканской кухни - вот лишь самые явные приметы изменений в бытовой культуре.

Под влиянием иммиграции трансформируется и художественная («духовная») культура принимающих стран. Выходцы из мигрантской среды, становясь режиссерами, сценаристами, продюсерами, писателями, композиторами, создают произведения, которые в эстетическом и мировоззренческом отношении выходят за пределы европоцентричной картины мира.

В-третьих , в культурной сфере начинают действовать агенты, не привязанные к национальной территории - транснациональные корпорации. Их деятельность ведет к тому, что посредничество государства между индивидом как потребителем культурных продуктов, с одной стороны, и производителями этих продуктов - с другой, перестает быть необходимым.

Это влечет за собой сдвиг в культурной лояльности граждан. Раньше лояльность индивидов почти автоматически адресовалась символическому и коммуникационному пространству, рамки которого задавались национальным государством. Теперь этот автоматизм нарушен. Объектами культурной лояльности становятся знаково-символические целостности и коммуникационные пространства, границы которых пересекают границы национальных государств .

Радикальный сдвиг в сознании, о котором идет речь, можно описать и в других терминах, а именно: происходит усложнение механизмов идентификации. На протяжении более полутора столетий (с первой трети XIX до середины XX в.) воображаемым сообществом, с которым идентифицируют себя индивиды, выступает нация. Национальная идентичность индивидов сосуществует с профессиональной, гендерной, религиозной, региональной и т.д. С завершением модерна завершился и период доминирования «националистического» способа ментального картографирования мира. Это обусловило появление сообществ идентичности [Кастельс 2000], плохо совместимых с национальной идентичностью.

Скептики возразят, что такие сообщества существовали с момента возникновения национальных государств (например, члены религиозных меньшинств неохотно идентифицировали себя с той или иной нацией). Это верно. Но с развитием современных информационных технологий консолидация подобных сообществ приобретает новое качество. Благодаря Интернету и другим формам электронной коммуникации сообщества идентичности, альтернативные нациям, получают возможность рекрутировать своих членов независимо от территориально-государственной принадлежности. Кроме того, происходит умножение сообществ идентичности [Кастельс 1997]. (Они формируются как на религиозной, так и на идеологической и/или жизненно-стилистической основе (экологизм, феминизм, пацифизм, анархизм, международное правозащитное движение и т.д.).

В эпоху модерн ресурсы Государства сопоставимы с ресурсами Рынка. Коль скоро рынок действует в национальных масштабах, он не бросает вызова государству. Агенты культурных обменов не стремятся выйти за границы нации-государства. Если такой выход и случается, это не ставит под угрозу возможности государства задавать культурную норму.

То, что мы наблюдаем с окончанием модерна, - явное и острое противоречие между официальными институтами культурного (вос)производства, с одной стороны, и рыночными институтами - с другой.

Определенная асимметрия между императивами рынка и императивами общественного блага сопровождала государства с момента формирования капитализма. Государство по определению должно следовать принципу социальной ответственности, а значит - ограничивать коммерсантов, действующих в культурной сфере (принимать и осуществлять законодательство, запрещающее порнографию и пропаганду насилия и т.п.). В то же время, коль скоро государство провозглашает свою приверженность ценностям «рыночной демократии», ему приходится мириться с коммерциализацией культуры, а значит, с тем обстоятельством, что агенты культурного производства и распределения руководствуются в своей деятельности только одним мотивом - мотивом прибыли. На практике же это равносильно массовому распространению продукции, тематизирующей секс и насилие [Раймонд 1995,102-108].

Разумеется, эта асимметрия существует не первое десятилетие. Однако в наши дни она становится гораздо более заметной. Если прежде государство располагало более или менее эффективными инструментами контроля над культурной сферой в пределах собственных границ, то в эпоху «информационализма» возможности такого контроля ощутимо уменьшились.

Впрочем, на коллизию «(национальное) государство vs. (транснациональный) рынок» не следует смотреть исключительно сквозь призму культурной деградации. Появление глобального культурного рынка несет с собой и нечто позитивное. ТНК, занимающиеся шоу-бизнесом, способствуют тому, что в коммерческом пространстве появляются ниши для произведений, изначально не рассчитанных на коммерческий успех. Дело в том, что произведения, некоммерческие по своему замыслу, тоже могут неплохо продаваться. На них существует спрос, и дистрибьюторы, занимающиеся обнаружением (и формированием!) такого спроса во всемирном масштабе, занимаются вполне благородным делом. Если бы не серия «Другое кино» (европейский аналог этой серии - «Art house») на видео и DVD, российская аудитория никогда бы не посмотрела десятки киношедевров. Если бы не лейбл Питера Габриеля "Real World", мировая аудитория никогда бы не услышала сотни произведений «этнической музыки» (world music).

Вот как выглядит, к примеру, стратегия звукозаписывающих концернов, занимающихся продажей «этнической музыки». Если некий этнический коллектив или отдельный исполнитель имеет шанс снискать любовь глобальной аудитории, ему придают необходимый глянец, после чего следует массированная рекламная кампания и, в случае успеха, огромные тиражи дисков. Если же такой коллектив или исполнитель слишком специфичен и вряд ли будет воспринят мировой публикой, то упор делается на его оригинальность. Соответственно, усиливаются его «этнические» черты, а сам продукт адресуется той или иной национальной аудитории.

Конечно, суверенитет государства в культурной сфере всегда был в большой мере фиктивен. Ни одно государство модерна не было в состоянии полностью оградить свою территорию от проникновения на нее знаков и символов, произведенных за ее пределами. И, тем не менее, в распоряжении государства вплоть до недавнего времени имелись ресурсы, позволявшие управлять идентичностями своих граждан.

Эти ресурсы заметно истощились в течение последней трети XX в. Распространение современных технологий в сфере транспорта и СМИ сделали межгосударственные границы пористыми. Спутниковое и кабельное телевидение, а затем Интернет положили конец монополии государства в сфере распределения культурных продуктов на его территории.

Таким образом, если суверенитет - это независимость в принятии решений, то от культурного суверенитета государств в начале XXI столетия остались разве что воспоминания. Однако фиктивность культурного суверенитета не препятствует реальным притязаниям на обладание им .

На мой взгляд, происходящее в наши дни можно назвать стилизацией суверенности . Чем она обусловлена? Как ни странно, логикой того процесса, который мы, за неимением более подходящего выражения, называем глобализацией.

Один вдумчивый автор обратил внимание, что сущность «глобализации» заключается именно в глобализации культурных обменов [Уотерс 2002]. Ведь что мы имеем в виду, говоря о глобализации? То, что совершающиеся в разных сферах обмены становятся всемирными. Однако, строго говоря, ни в экономической, ни в политической сфере этого не происходит. Всемирный характер приобретают лишь обмены в сфере культуры. Как подмечает М. Уотерс, «экономические обмены локализуются, политические - интернационализируются, культурные обмены глобализируются». [Уотерс 2002, 20].

Впрочем, к делу можно подойти иначе, а именно: уйти от жесткого разделения трех сфер общественной жизни и сосредоточиться на их взаимном проникновении. Так поступает Рональд Робертсон, настаивающий на том, что сегодня происходит «культурализация» общества на всех уровнях [Робертсон 1992]. Иными словами, содержание процесса, именуемого глобализацией, заключается в том, что культура начинает пронизывать собой и экономику, и политику. В качестве примера можно взять соревнование японских и немецких автомобильных производителей. Вопрос о том, чьи машины окажутся более востребованными на мировом рынке, есть вопрос бренда . Это значит, что ответ на него лежит в знаково-символической - то есть в культурной - плоскости, а не в плоскости технической или финансовой. При полном равенстве в том, что касается соотношения цены и качества, побеждает тот, чей «имидж» в глазах покупателя окажется более привлекательным.

Притязания на культурный суверенитет, выдвигаемые постсоветскими государствами, вызывают разные реакции. Многие (особенно те, кто наблюдает за ними из России) находят эти притязания безосновательными. При этом обычно отмечают скромные ресурсы, находящиеся в распоряжении новых претендентов на суверенитет. Культурное наследие и культурные символы, которые элиты постсоветских государств хотели бы использовать как национальные, на поверку оказываются частью более широкого цивилизационного ареала. Скажем, тюркского в узбекском случае или иранского в таджикском. Тамерлан не был узбеком, как бы того ни хотелось современному руководству в Ташкенте, а Фирдоуси писал на фарси, а не на таджикском языке. Чингиз Айтматов, составляющий гордость Кыргызстана, слишком тесно связан с советской культурой, чтобы его можно бы без обиняков считать киргизским писателем. Кроме того, российских наблюдателей озадачивает некая избыточность усилий по культурной суверенизации. Многие мероприятия, проводимые руководством бывших советских республик, явно контрпродуктивны с точки зрения raison d"etat . Переводить на государственный язык огромное количество литературы, доступной по-русски (от художественной до экономической и юридической) - чрезвычайно затратное дело. И ответственные государственные мужи могли бы пустить эти деньги на более насущные нужды. Вытеснять русский язык из публичной сферы - занятие не только хлопотное (учитывая сопротивление русскоязычной части населения и недовольство официальной Москвы), но и вредное. Русский язык для большинства людей, здесь живущих, - окно в мировую культуру.

Тем не менее, при всей кажущейся иррациональности подобных усилий, они вполне рациональны. Приведу три аргумента в пользу такого утверждения. Во-первых, современная мировая политическая система устроена как система государств. Государства рассматриваются как суверенные единицы - как средоточия власти, или «властные вместилища». Обладание культурной властью здесь подразумевается так же, как обладание властью военно-политической и экономической. Поэтому позиционирование себя в качестве (гомогенной) нации - вполне оправданная стратегия для государств. Она дает им шанс улучшить свои позиции в глобальной конкуренции. Либо вы представляете собой автономное культурно-политическое целое и заставляете считаться с собой как с таким целым, либо на вас смотрят как на не-вполне-государство. Во-вторых, в этих усилиях просматривается стремление к самоутверждению и, если угодно, реваншу. Элиты сегодняшних новых независимых государств, два десятилетия назад входивших в состав СССР, готовы на многое, чтобы доказать «старшему брату» свою состоятельность - пусть и со свойственными подростку перехлестами. Наконец, в-третьих, не забудем о необычайной популярности, которую приобрел, начиная с 70-х годов, дискурс «постколониализма». Было бы удивительно, если бы новые суверены не воспользовались возможностью в него вписаться и представить свое нахождение внутри Российской империи и Советского Союза в качестве томления в «тюрьме народов». Иными словами, выдвигая притязания на восстановление поруганной аутентичности, постсоветские государства всего лишь играют по тем правилам, которые задаются «глобальным сообществом» . Их национализм есть не что иное, как подчинение транснациональным политическим императивам.

Поэтому вряд ли стоит впадать в другую крайность и пытаться дезавуировать их стремление к суверенности (культурной в том числе). На мой взгляд, культурный империализм - столь же проигрышная позиция, сколь и культурный национализм. Национализм выпячивает различия. Империализм их не замечает. Национализм от лица малых культур излишне усердствует по части суверенности (автономности, независимости, аутентичности). Империализм - а, по сути, национализм от лица Большой культуры - отказывает малым культурам в признании.

Литература

Бауман 1987 - Bauman Z. Gamekeepers turned gardeners // Bauman Z. Legislators and Interpreters. On Modernity, Post-Modernity and Intellectuals. Cambridge: Polity Press, 1987.

Геллнер 1991- Геллнер Э . Нации и национализм. - М.: Прогресс, 1991.

Кастельс 1997 - Castells M. The Power of Identity. Oxford: Blackwell Publishers, 1997.

Кастельс 2000 - Кастельс М . Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.

Кожановский 2007- Кожановский А.Н. Испанский случай: этнические волны и региональные утесы // Национализм в мировой истории. Под ред. В.А. Тишкова и В.А. Шнирельмана. - М.: Наука, 2007

Раймонд 1995 - Raymond Williams . The Sociology of Culture. With a new Foreword by Bruce Robbins. The University of Chicago Press, 1995.

Робертсон 1992 - Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. L.: Sage, 1992.

Уотерс 2002 - Waters M . Globalization. L., NY: Routledge, 2002.

Шнирельман 2007 - Шнирельман В.А. Единая Европа и соблазн кельтского мифа // Национализм в мировой истории. Под ред. В.А. Тишкова и В.А.Шнирельмана. - М.: Наука, 2007.

Шульце 1994 - Schulze H. Staat und Nation in der Europaeischen Geschichte. Muenchen: Beck, 1994.

Элиас 2002 - Элиас Н. Придворное общество. М.: Языки славянской культуры, 2002.

Примечания

Возможность их встречи обеспечивается только символами конфессии и династии. О до-модерновых обществах как совокупности взаимно изолированных культурных сегментов см.: [Геллнер, 1991].

О культурной разнородности (включая языковую) населения европейских государств в до-современную эпоху см.: [Шульце 1994].

Относительно России здесь нужна оговорка: поскольку российские элиты позиционировали страну как империю, а не как национальное государство, они долгое время не стремились к культурной гомогенизации этнически пестрого населения. Однако процессы русификации, начавшиеся при Александре III, протекали в русле той же политики ассимиляции, которую проводили национальные государства Западной Европы.

Теоретическая ревизия этого общепринятого разделения предпринимается в 1960-е. Пионерами здесь были социологи Бирмингемской школы, которые вместо термина mass culture стали использовать термин popular culture и пытались продемонстрировать, что водораздел между этой культурой и культурой буржуазии пролегает не по линии качества, а по линии отношения к капитализму и эксплуатации человека человеком.

В конце 1970-х-начале 1980-х для обозначения этой эпохи использовался термин «постмодерн», в 1990-е он был вытеснен термином «глобализация».

Настаивание на каталонской специфике есть проявление именно регионального, а не этнического самосознания. Точно так же обстоит дело и в других областях Испании. Население той или иной области идентифицирует себя именно с областью, а не с этнической группой. Так, жители Арагона, Валенсии и Балеарских островов, несмотря на то, что говорят на каталанском языке, считают себя, соответственно, арагонцами, валенсийцами и балеарцами, а вовсе не каталонцами, как можно было бы предположить, исходя из привычной нам этноцентричной схемы. См.: [Кожановский 2007] .

Нет нужды делать специальное пояснение о том, что у государств типа Гватемалы, с одной стороны, и типа Соединенных штатов, с другой - разные ресурсы воздействия на идентичность своих граждан.

Суверенитет и глобализация

Актуализация вопроса о суверенитете в эпоху глобализации – это столкновение двух разнонаправленных тенденций. Можно, конечно, говорить об их диалектической взаимообусловленности, тем более что она вполне реальна. Парадоксально выглядит столкновение на публичной арене интересов США и их европейских партнеров по вопросу о прокладке газопровода «Южный поток». Очевидно, что он выгоден европейским странам, но США настаивают на том, чтобы те приняли решение о его приостановке в ущерб своим экономическим интересам.

Странно, что американский закон FATCA, обязывающий банки, инвестиционные и страховые компании по всему миру раскрывать информацию о счетах американских налогоплательщиков и их компаний, распространяется на финансовые структуры за границей США. Ясно, что США шантажируют банки угрозой финансовых потерь: им грозит 30%-ный налог с любых транзакций через США и закрытие счетов в американских финансовых учреждениях. Но исполнение североамериканского законодательства за пределами США – это очень существенный повод говорить о суверенитете.

В случае, когда Россия вынуждает компании VISA и MASTERCARD претерпеть финансовые потери ради возможности работать на российском рынке, законные требования не выходят за рамки российской территории, хотя некоторые эксперты и признают, что требования чрезмерны. Интерес представляет мероприятие 22 апреля в украинской столице, когда североамериканский официальный гость Джо Байден «проводил встречу с украинским руководством, по сути дела, в формате главы государства на внутреннем совещании сидел во главе стола, и по бокам от него располагались украинские представители»2, как отметил глава российского МИДа С. Лавров. Все это не только дает почву для размышлений на тему о стратегии выстраивания национального суверенитета, но и уверенность в том, что это верное направление деятельной активности.

Видимо, можно говорить о том, что «игры с глобализацией», в которые все страны мира приглашались на условиях своей исключительности, заканчиваются. По какой причине это произошло – вопрос отдельный. Ясно, что глобализация уже не работает и как прикрытие, а на поверхность реальной мировой политики вышло банальное доминирование одной страны над другими.

Международные институты демонстрируют бессилие, ООН самоустраняется от необходимости развиваться, расти над отдельными странами, становиться глобальным арбитром, непредвзято и дипломатично, с сохранением лица всех участников конфликта интересов преодолевать конфликтные ситуации.

Международные глобальные организации (как еще один этаж давления доминирующей страны) просто «нависают» над странами, пытающимися защищать собственные интересы. Эти процессы вызвали к жизни как бы отправленный на покой образ суверенитета, и теперь можно с уверенностью говорить о том, что он все более востребован социумом. Социум формирует запрос на сильную суверенную элиту.

Социум, как совокупность усредняющая и упрощающая, идет по наиболее краткому пути мышления: если не так, как сейчас, то лучше пусть будет так, как было. Суверенизация, конечно, не лучший выход, но хотя бы какой-то ответ на то, что США отказались от роли глобализатора и перешли к простому доминированию. Понятие суверенитета стало той защитной реакцией, природа которой пока еще достоверно не установлена, но игнорировать ее уже невозможно. А хорошо всем известная тема политического суверенитета за последний год расширилась до целого семейства за счет активного обсуждения тем суверенитета культуры и суверенитета экономики.

Культурный суверенитет СССР и его утрата Российской Федерацией

Повышенный интерес к обсуждению проблем культурного суверенитета России возник после заседания (в октябре 2013 года) президентского Совета по культуре и искусству с участием Президента России В.В. Путина. В своем выступлении на этом заседании кинорежиссер Карен Шахназаров – один из самых талантливых и авторитетных создателей культуры недавнего прошлого и настоящего – дал следующую оценку состоянию культуры в России: «СССР, как известно, обладал не только полным политическим суверенитетом, но он обладал ещё и тем, что называется «суверенитет культурный». И если нам удалось сегодня вернуть политический суверенитет, с культурным суверенитетом, на мой взгляд, ситуация гораздо сложнее – в значительной степени он нами сегодня утерян. Некоторые могут сказать о том, что не бывает суверенитета культурного, культура всемирна. На что я бы ответил, что культура не имеет границ, но имеет корни. И весь вопрос вот в чём: следующее поколение, какое-либо другое поколение, через поколение, воспитанное уже в отсутствие культурного суверенитета или в иных культурных традициях, захочет ли оно вообще сохранять политический суверенитет страны? Вот это вопрос, который, конечно, весьма, на мой взгляд, остро стоит в современной России».

Насколько справедливо столь категоричное высказывание? Реально ли утрачен культурный суверенитет России. Насколько актуален подобный алармизм? К сожалению, актуальная культурная индустрия дает более чем достаточно оснований для обеспокоенности. К примеру, в отечественной анимации культурный суверенитет утрачен. Эксперты отмечают, что наша анимация уже целый век радует зрителей по всему миру, но выдающиеся мультфильмы, снятые в последние десятилетия, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Отечественное детское кино, по оценке К. Шахназарова, «погибло», так как нет уже режиссеров и сценаристов, специализирующихся на этом сегменте. Без анимации, детского кино, игр, ориентированных на корневые (по Шахназарову) образы культуры, фиксировать суверенитет культуры будет проблематично.

О. Свиблова, пользуясь метафорой импринтинга, показала, что возможность вести за собой подрастающие поколения через виртуальное пространство упущена: «Мы знаем из зоологии импринтинг утки: вот она идёт или за мамой-уткой, как только птенец вылезает из яйца, или за подушкой, если её встретит первой. Наши дети сегодня, хотим мы или не хотим, прежде всего, встречаются с тем, что находят в этом самом виртуальном пространстве».

Что же, по сути, выразил К. Шахназаров, говоря о том, что культурный суверенитет страны утрачен? Он сказал о том, что спустя 20 лет после ликвидации СССР, то есть после утраты им своего суверенитета, его культура прожила еще два десятилетия и к настоящему времени этот ресурс израсходован.

К. Шахназаров, как представитель советской культуры, как представитель определенной поколенческой страты (как и многие, выступавшие на Совете по культуре в поддержку тезисов директора «Мосфильма»), выразил переживания своего поколения, озабоченность состоянием близких этому поколению культурных образов. Сравниваемые им позиции в культуре, как явно, так и бессознательно, – это позиции советской культуры в пору ее расцвета и на нынешнем закате.

Эта точка зрения ясна и понятна, она может быть сочувственно воспринята многими. Но что в резолютивной части? Как следует из доклада, это принятие срочных государственных мер принуждения к воспроизводству образца культуры, который уже почти утрачен.

О теории и практике развития культуры

Насколько удачно согласуется анализ заявленной проблемы с мерами по ее разрешению, попробуем установить при помощи обращения к теории и практике развития культуры в современных условиях.

Научный аспект вопроса о культурном суверенитете и объяснение тенденций его динамики был освещен также недавно, в 2011 году, на страницах журнала «Вопросы философии». В.С. Малахов показал, что национальная культура и национальное государство оказываются неотделимыми друг от друга, но время расцветанациональных культур прошло, и уже к окончанию XX в. сложились условия, при которых суверенитет национальных государств в культурной сфере становится все более фиктивным. Что, правда, не останавливает растущих притязаний государства на обладание этим суверенитетом.

Допустим, но в развитии культуры эта черта наблюдается как в традиционном обществе, так и в обществе модерна и постмодерна: доминирующая поколенческая страта в полной мере признает культурой лишь свой культурный образец. Возрастная стратификация – одна из тех, что создают базисное основание воспроизводства человеческого сообщества7. Исток этой особенности – существование «подлинной культуры» и остального бескультурья – не в сословности, а в доминировании, то есть – во власти.

Далее, по Малахову, современные общества как таковые столкнулись с трудностями культурного суверенитета. Россия в этом не одинока. Автор полагает, что причина этого в развитии рынка поверх национальных границ. И с этим можно согласиться, поскольку рыночная коммуникация везде диктует разнообразие, укореняя потребительские отношения. Модус потребления, по Э. Фромму8, требует разнообразия, отсюда, к примеру, материальное поощрение местного этноразнообразия туристами, жаждущими удовлетворять свои потребности познания все новых и необычных стилей жизни.

Важно добавить, что этим стремлением движет потребность восполнить недостаток нонконформизма, образующийся в современных обществах. Интерес к нонконформизму вызван проникновением и разрастанием влияния власти во всех сферах жизни. Государственная власть претендует на территорию культуры в стремлении занять ключевые позиции контроля общественного сознания и соз-дает тем самым конформистскую среду, с одной стороны, и среду противодействия – с другой.

Развитая личность стремится к автономии именно в культуре, так как материальные пространства развития надежно контролируются сетями государственной инфраструктуры. Для личности путь к свободе остается только в культуре и творчестве. Выходит, что и государство, и личность расширяют пространство культуры в своих интересах, и культура остается в выигрыше.

В результате этого в развитых государствах объективно трудно стало насаждать свой суверенитет в культуре именно потому, что претензии власти на обладание данным суверенитетом стали входить в противоречие с аналогичными претензиями личности.

Стоит отметить главное: столкновение интересов государственной власти и личности за обладание суверенитетом над культурой и определяет характер противоречий в современном обществе. И в этом столкновении выигрыш какой-то из сторон не предрешен, поскольку глобализм, как мы помним, продвигался на волне протеста против давления на личность со стороны государственных структур.

На этой почве заключения экспертов о скором конце государственного суверенитета воспринимались с оптимизмом. Конец суверенитета и появление новых институтов глобального управления эксперты трактовали как новую возможность и основание для утверждения демократических прав и народного суверенитета в глобальном масштабе.

На практике нормы формирования культурного образца сегодня задает прогресс и широкое распространение цифрового контента. Его диапазон – от развлечения и образования до социального дизайна и военных технологий. Как пишет К. Родькин, цифровой контент сегодня фактически создает культурный суверенитет, который достигается не запретами и файрволами, а активным производством контента и развитием технологий.

Данные мирового производства свидетельствуют о том, что многие страны мира идут именно по этому пути, например, в странах Азии доля собственного контента составляет порядка 85% и основана на осознанном выборе аудитории. Это формирует серьезный «заслон», в частности, голливудским мультимедийным продуктам, в том числе фильмам.

Патриотические компьютерные игры

В России с 2010 года органы государственной власти стали больше обращать внимание на сферу цифрового контента, однако прорывных успехов здесь пока нет. В 2010 году статс-секретарь Минобороны Николай Панков высказал идею создать военные компьютерные игры, в которых дети бы играли «за русских, а не за американцев». В следующем году Президент РФ Д.А. Медведев предложил создать российскую версию популярной сетевой игры «World of Warcraft». Однако никто из производителей игр не стал участвовать в конкурсе на создание технического ядра этой игры, объявленном Министерством культуры РФ.

Аналогичные попытки предпринимали Минкомсвязи, Госнаркоконтроль (игры «Антинаркомания» и «Боец спецназа ФСКН России»), Минобороны (игры «Морской бой» и «Тетрис»). Однако качество цифровых продуктов оставляло желать лучшего, а само выполнение работ выливалось в сверхзатраты, вызывавшие бурные споры.

В то же время некоторые компьютерные игры на патриотическую тему, выпущенные без участия государства, показали удовлетворительные результаты по качеству и рыночному спросу. Это такие отечественные продукты, как «Правда о девятой роте», «Противостояние. Принуждение к миру» (по мотивам осетино грузинского конфликта августа 2008 года).

Популярностью пользуются игры «Казаки» (украинский производитель GSC Game World), «Операция «Багратион» (белорусский производитель Gamstream), а также клиентская онлайн-игра «World of tanks» (белорусский производитель Wargaming.net), получившая мировое признание как лучшая игра 2010 – 2012 годов.

Тема танковых баталий дает пример того, как может работать обратная связь общества и сферы производства культуры, пример успешного и интересного диалога экранных сфер культуры со своим адресатом. Игра «World of tanks» и кинофильм К. Шахназарова «Белый тигр» имели синхронно большой успех, поддерживая взаимный интерес и одновременно выполняя важную с государственной точки зрения патриотически-воспитательную работу с молодежью – привлекая ее внимание к теме Великой Отечественной войны, к теме войны и мира в целом.

И вся эта важная и нужная работа проделывалась на основе интереса, пробуждения внимания современными средствами культуры – средствами игровой, аудиовизуальной пропаганды.

Суверенитет отечественной кинокультуры

Что же касается современной отечественной кинопродукции, то практика и ее оценки не всегда совпадают. Не только отечественная развлекательная кинопродукция явно проигрывает сегодня мировому лидеру киноиндустрии – США (ежегодные кассовые сборы в России составляют в районе 85/15% в пользу североамериканской киноиндустрии). По этому срезу культурного суверенитета имеют место серьезные проблемы во всех странах (кроме Индии).

Однако в сравнении с другими европейскими странами отечественное кино пользуется наибольшей зрительской симпатией в абсолютном исчислении. Российские зрители идут на фильмы национального производства в массе своей охотнее, чем граждане других стран11. В расчете на 1000 жителей этот показатель снижается, но из-за того, что российская индустрия выпускает сравнительно мало кинолент (52 шт. – в 2010 г., 58 шт. – в 2011 г., 68 шт. – в 2012 г.).

Лидерами по интересу к национальному кинематографу (исключая США, разумеется) являются Франция и Испания, где такой эффект достигается благодаря большему, нежели в России, производству кинолент, а также в незначительной степени благодаря системе квотированного проката иностранного кино (в Испании минимальная доля проката продукции национального производства – 16% фильмов).

В качестве аналогичной меры поддержки отечественного кино в Государственную Думу РФ внесен законопроект «О кинематографии в РФ», по которому должны установить квотированный минимум в 20% отечественных кинолент в прокате, но эта пропорция 20/80% сложилась и естественным образом.

Довольно жесткая система квотирования действует в Китае, где кинотеатрам разрешено демонстрировать не более 34 иностранных кинокартин в год, отдавая при этом зарубежным студиям около 25% кассовых сборов.

Если говорить о мерах по укреплению суверенитета российской кинокультуры в сфере коммерческого проката, то они ограничиваются финансовой господдержкой производства отдельных кинолент. Популярность большей части этих кинолент отражает тезис киноэксперта Ж. Шапрона: «Сегодня фильмы, созданные по политическому заказу, обречены на провал».

Как правило, патриотизма громких российских кинопремьер последних лет российский зритель не оценил, несмотря на серьезные финансовые средства, которые государство вложило в их производство.

Успехом у массового зрителя отметился межгосударственный проект России и Белоруссии «Брестская крепость», в то время как военная эпопея – дилогия С. Михалкова «Утомленные солнцем-2: Предстояние» и «Утомленные солнцем-3: Цитадель» в прокате была встречена прохладно.

На Украине, как и в России, ситуация с патриотическим кино аналогичная: такие «громкие» премьеры украинского кино, как «Богдан Зиновий Хмельницкий», «Владыка Андрей», финансированные государством, принесли убытки прокатчикам.

Диалог культуры и государства

Вполне возможно, что государству принудительные меры культурного возрождения не только понятны, но и удобны. Однако не учитывается тот факт, что вместе тс советским культурным суверенитетом ушли в прошлое, стали достоянием истории также и методы диалога культуры и государства.

На заседании Совета по культуре эта мысль звучала. Ее высказал Р. Емельянов: «…мне показалось, что я сегодня услышал и часто слышу по поводу навязывания культуры. Я хотел бы предостеречь от этого. Потому что существует иллюзия, в частности, что если вдруг на каком-то популярном развлекательном телевизионном канале, который смотрят миллионы, вместо какого-то шоу начать показывать хорошие литературные чтения или «Лебединое озеро», то это станет намного популярнее, и эти миллионы будут смотреть то, что им предложат. Не будут они смотреть, к сожалению. Такая же тонкая на самом деле структура. Нужно пропагандировать – да, образовывать – да, каким-то образом пиарить – да, но навязывать… Навязывая, можно достичь совершенно обратного эффекта, отталкивающего».

Претензия государственной власти на гегемонию в культуре, стремление выстроить национальную культуру по моделям эпохи расцвета национальных культур не просто обречена на провал, она наглядно, на примере целого ряда стран СНГ, демонстрирует комичные примеры перепозиционирования национальной культуры, высвободившейся из-под гнета СССР, как древнейшей, богатейшей на всевозможные ключевые изобретения в истории человеческой цивилизации и оказавшей определяющее значение на ее ход.

Да, большинство национальных историй создавалось похожим образом, но именно сейчас, в эпоху информационной открытости, такое подражание выглядит комично.

Рыночное производство культурного продукта

В постиндустриальном мире производство культурного продукта и бизнес связаны неразрывно. Рыночно-ориентированное производство культурного продукта учитывает потребности и спрос, так как производственные затраты, инвестированные бизнесом, имеют своей целью возврат прибыли, а значит, весь механизм производствапотребления здесь также работает на базовом принципе эффективности.

Это производство, учитывающее вкусы, ожидания, предпочтения потребителя, выдерживающее модные тенденции, исследующее перспективные тренды, разрабатывающее все новые и новые технологии притяжения внимания все более требовательного потребителя.

Это сверхинновационная, интеллектуальноемкая индустрия. Знания о человеке в ней имеют наиважнейшие значение. Можно с уверенностью сказать, что индустрия киноконтента знает о человеке много больше, чем он сам. Эта индустрия создает огромный пласт культуры и уже имеет свою специфическую нишу в культуре, циклически воспроизводящую своего потребителя. Она дает образцы, модели, образы и методы самоидентификации, в том числе мимикрируя под национальные культуры.

Будучи мировым лидером, киноиндустрия США создает образы национальной культуры для репрезентации их всему миру, форматируя тем самым общественное сознание, навязывая всемирному зрителю национальные образы со своей точки зрения, при необходимости изменяя их от кинопроекта к кинопроекту. Имеет ли смысл для государства США поддерживать такую индустрию? Безусловно, да.

Защита ЮНЕСКО производителей культурной продукции

С недавних пор США оказываются едва ли в одиночестве в условиях подъема борьбы за рынки культурной продукции в целом ряде стран. Так, 20 октября 2005 г. Генеральная конференция ЮНЕСКО приняла («за» голосовали 148 стран при двух «против» – США и Израиль, и четырех воздержавшихся) документ о законности внутренних правовых мер, направленных на защиту местных производителей культурных товаров и услуг и культурно-досуговой деятельности.

Таким образом, США сегодня приходится держать удар по своей культурной гегемонии в мире. К. Брюнер утверждает, что США предстоит отстаивать свою позицию, доказывая необходимость и желательность либерализации торговли продуктами культуры. Глобальный прилив, смывающий государственный суверенитет, сменился отливом в сознании интеллектуалов, задумывающихся о том, чтобы как-то вернуть ощущение суверенной силы, хотя бы в лице государства.

Работать в соответствии со временем

Методы мотивации развития суверенной культуры, которые воспроизводятся продолжительное время в России и не демонстрируют очевидных успехов, обязаны своим происхождением бюрократической привычке ручного управления в условиях догоняющего развития.

Поэтому, чтобы патриотическая отечественная картина класса «Спасти рядового Райана» смогла повторить и превзойти успех и силу художественного воздействия этого голливудского фильма, недостаточно выпустить одну картину класса «Сталинград» Ф. Бондарчука. Для этого требуется конкурентная среда – работа разных творческих коллективов, соревнование доктрин, подходов, прочтений, стилистики десятка различных производственных студий. И, как показывает прокат и обсуждение фильмов «Белый тигр» и «Сталинград», аудитория таких картин только в нашей стране огромна, а потребность в кинопродукции такого плана – объективна.

Мало кого можно удивить согласием с тем, что крупная передовая страна нуждается в собственной производственной базе культурного продукта, это очевидно. Важно четко понимать: какая индустрия культуры адекватна времени, в какую культуру направлять ресурсы.

Государственная машина достаточно хорошо формирует представление о том, что было нужно, а не о том, что нужно будет. Громоздкие государственные институты переваривают прошлый опыт и мыслят категориями прошлого. Генералы полагают, что хорошо знают, как надо было воевать, разрабатывая стратегии для боевых действий ушедшей эпохи. Учителя умело учат тому, чему научили их самих, а учебные программы отражают прошедший образовательный опыт.

Традиция – это во многом позитивный проверенный опыт, цементирующий связи поколений, но, следуя в фарватере санкций государства, прогрессивные новации культуры в современном мире обречены на те темпы развития, которые этим государством задаются.

Показательным примером такого подхода служит проект внедрения в российские школы планшетов для учащихся, заменяющих учебники. В 2011 году глава компании «Роснано» презентовал прототип этого изделия Президенту России В.В. Путину, объявив, что его будут производить в России и уже в 2011 году начнут направлять в российские школы.

К настоящему моменту этот проект закрыт, несмотря на здравую идею и щедрое государственное финансирование. За то время, пока шло освоение средств и подготовка производственных мощностей, это устройство устарело, а многие школьники частным порядком применяют в учебных целях куда более прогрессивные аналоги.

Необходимость инвестиций в культуру

Если обратиться к мировому опыту по выстраиванию культурного суверенитета, то можно заметить, что политика в сфере высоких технологий и цифрового контента строится на поддержке не отдельных предприятий, а целых отраслей. Так, в Китае, сохраняющем еще политику запретов в сфере интернета, параллельно с 2005 года идет развитие Гуанджоу – региона, сфокусированного на данной отрасли и готовящегося наравне конкурировать с глобальными американскими компаниями.
Наверное, именно такие меры сегодня можно охарактеризовать как инвестиции в культурный суверенитет. Это сознательные инвестиции, которые необходимо отличать от сознательных убытков.

Культура должна воспроизводить культуру – это процесс производства, и производственных затрат не избежать. Если внутри страны нет субъектов, заинтересованных в инвестициях в культуру, то такие обязательно появятся извне. И состояние изученности работы индустрии культуры позволяет утверждать следующее: кто делает вложения в культуру, тот и запускает ее воспроизводственный контур. Это сознательные траты в расчете на формирование зависимости сознания от системы образов, на появление привычки восприятия и потребления продуктов индустрии культуры, которые обеспечивают прибыль в будущем – как в экономическом, так и в политическом смыслах.

По факту мы видим следующее: есть определенный современный модус восприятия действительности. Его закономерности известны, изучены и используются рыночными агентами – производителем и инвестором (заказчиком). Заказчиком выступает и государство. В России мы имеем картину того, что производитель культурного контента, работая на рыночного заказчика, может выпускать конкурентоспособный продукт, а работая на государственно заказчика, – допускает провалы.

За этим следуют версии:
– некомпетентность государства как заказчика культурного продукта, отвечающего интересам культурного суверенитета страны;
– объективная невозможность понять приоритеты развития культуры и как следствие – игра наудачу;
– осознанная политика заказа заведомо непопулярного контента, преследующая свои цели.

Компьютерные игры формируют сознание молодежи

Хочется думать, что по большому счету государство систематически не попадает в мейнстрим развития современной культуры, но мы показали, что в подходе к созданию компьютерных игр государственная политика может быть адекватна. Многие комментаторы этих новаций поспешили поиздеваться над попытками отдельных государственных ведомств создать игры по мотивам своей деятельности, но тенденция неотвратима: подрастающее поколение проводит до 35 часов в неделю (это почти полноценная рабочая неделя) за компьютером, общаясь в Интернете, потребляя цифровой контент, игры. Эти игры составляют значимую долю общения подростков, успехи в них повышают самооценку.

Компьютерные игры – это тот шлюз, через который сегодня формируется сознание молодежи непосредственно при помощи содержательного наполнения этих игр. Поэтому неудивительно, что государство хочет иметь свои инструменты влияния на формирование сознания молодежи. Это желание понятно, и экспертное сообщество с соответствующей профессиональной компетенцией, опытом способно показать, при каких условиях идея влияния на молодежь посредством игрового контента может быть реализована эффективно и в интересах российского социума.

Не само государство, а экспертное сообщество, шире – гражданское общество – это тот субъект, который имеет определенный интерес в развитии суверенитета современной ему, а не уходящей культуры; имеет гибкую структуру, адекватную стремительному прогрессу формы и содержания и средств распространения культурного контента, имеет знание о человеке и представление о методах наиболее эффективной концентрации внимания на значимых образах культуры.

Наконец, именно гражданское общество как проводник современной, суверенной культуры способно стать посредником в диалоге власти и личности, синтезе их разнонаправленных интересов в развитии общей культуры.

Суверенитет культуры в «Основах культурной политики РФ»

16 мая 2014 г. на интернет-портале «Российской газеты» появился проект «Основ государственной культурной политики». Планируется после общественного обсуждения представить этот документ на подпись Президенту РФ. В пункте II. «Цель, содержание и принципы государственной культурной политики» указано, что «цель государственной культурной политики – духовное, культурное, национальное самоопределение России, объединение российского общества и формирование нравственной, самостоятельно мыслящей, творческой, ответственной личности на основе использования всего потенциала отечественной культуры».
Суверенитет общества в целом, культуры (в частности) и личности здесь отмечен конкретно и недвусмысленно в качестве цели государственной политики.

Документ охватывает все сферы развития культуры, концентрирует внимание на необходимости решить острые проблемы с созданием условий для воспроизводства национальной культуры. Парадоксальным выглядит только заключение: «Достижение поставленных в «Основах государственной культурной политики» целей и успешное решение сформулированных задач невозможно в рамках существующей системы государственного управления». Это неожиданное резюме сводит на нет все положительное впечатление от текста документа: получается, чтобы утвердить эти «Основы…», необходима – ни много ни мало – другая система государственного управления. Это довольно решительное, но вместе с тем (будем исходить из реалий) стратегически невыполнимое предложение. Выходит, что «достижение поставленных в «Основах государственной культурной политики» целей и успешное решение сформулированных задач невозможно…».

Мы не склонны в полной мере разделять эту точку зрения, хотя признаем, что современные условия производят и новую культуру, которая востребует новизну и в системе управления. Сегодня на наших глазах зарождаются, апробируются и становятся обиходными многие новые (или обновленные) элементы системы обратной связи в управленческой системе.

Подвержен обновлению и механизм реализации суверенитета в культуре. Современные технологии опосредованного участия личности в общей политике, в экономических процессах, в создании своей культурной инфраструктуры инфильтруются в обычную жизнь без революционных преобразований.

Социальные технологии и культурный суверенитет

Социальные технологии работают, и их с успехом можно использовать в сфере культуры. Свидетельство тому – изменение принципов выделения средств для поддержки отечественного кино, произошедшее в 2013 году, которое позволило создать качественные кинопродукты и увеличить показатели доли отечественного кино в прокате до 16%.

В 2013 году в Министерстве культуры была запущена система открытой, публичной защиты кинопроектов – питчингов. Хороший потенциал в этом плане у конкурсной системы защиты сценариев, которую прорабатывает Фонд кино. Есть успехи в краудфандинге, например, народный проект «28 панфиловцев», который реализуется в условиях максимальной открытости.

Стратегия формирования культурного суверенитета, таким образом, ложится не только на плечи государства, что исключает монополию в оценке культурного продукта любым из субъектов (государство, общество, личность) совместного процесса суверенизации культуры. В такой модели предполагается и особенная форма отношений и взаимной ответственности между субзаказчиком – распорядителем финансовых средств, и исполнителем – производителем контента.

Во-первых, возникает необходимость в компетентном посреднике на стадии отбора проектов – профессиональные общественные объединения.

Во-вторых, необходим мониторинг выполнения обязательств. Наконец, в третьих, нужна оценка соответствия заказа конечному результату.

Перечисленные потребности в сфере новых отношений могут быть реализованы при задействовании существующих механизмов и институтов, а также при наличии режима максимальной прозрачности процедур.

Принципиальным здесь является то, что механизмом реализации идеи новой стратегии суверенизации отечественной культуры должно быть открытое публично-частное партнерство.

О культурном суверенитете России сегодня, в условиях непрекращающихся санкций и ультиматумов, нужно говорить громко, внятно и ответственно. Почему? Об этом пойдет речь далее. Но вначале - о сути самого термина.

Понятие «культурный суверенитет Российской Федерации» впервые было закреплено в Стратегии национальной безопасности РФ (2015) как фактор, способствующий «укреплению национальной безопасности в области культуры». Указан и механизм его обеспечения: «принятие мер по защите российского общества от внешней идейно-ценностной экспансии и деструктивного информационно-психологического воздействия».

Следует подчеркнуть, что культурный суверенитет - это не только составная часть, но и необходимое условие обеспечения государственного суверенитета.

Триада «суверенитет - идентичность - безопасность» - краеугольный камень любой государственности, неприкосновенная «пограничная полоса», защищающая национальные государства от трансграничной экспансии со стороны глобальных центров управления во главе с «мировым гегемоном» в лице США. Можно с уверенностью предположить, что в условиях кризиса современного миропорядка, чреватого реальным «столкновением цивилизаций» по сценарию С. Хантингтона, роль культурного фактора в обеспечении государственного суверенитета и национальной безопасности будет неуклонно возрастать, так как именно культуре принадлежит роль хранительницы цивилизационного кода нации, ее ценностного базиса.

Наиболее глубинным основанием культурного суверенитета нации является историческая память . На их органичную взаимосвязь указывал еще Н. А. Бердяев: «Благородство всякой истинной культуры определяется тем, что культура есть культ предков, почитание могил и памятников, связь сынов с отцами. Культура всегда гордится <…> неразрывной связью с великим прошлым. Культура, подобно Церкви, более всего дорожит своей преемственностью».

Благодаря решениям президента В. В. Путина и инициативам министра культуры В. Р. Мединского удалось преодолеть узковедомственный, утилитарный, отраслевой подход к культуре и перейти к новой, национально ответственной и ценностно ориентированной модели государственной культурной политики . Впервые за весь постсоветский период была сформулирована ее высокая историческая миссия, в соответствии с которой «государственная культурная политика признается неотъемлемой частью стратегии национальной безопасности», «гарантом территориальной целостности страны», а сама культура «возводится в ранг национальных приоритетов».

На значимость культурного суверенитета со всей отчетливостью указал, выступая на одном из расширенных заседаний Совета по культуре и искусству, Президент РФ В. В. Путин: «Мы все понимаем ту огромную роль, которую играет культура в развитии России, в укреплении ее авторитета, влияния в мире, да и в сохранении целостности нашего государства и национального суверенитета. Потому что если нет культуры, то непонятно вообще, что такое суверенитет , и непонятно тогда, за что бороться». По существу, здесь в заостренной форме утверждается основополагающая роль культуры в обеспечении национального суверенитета.

Эту мысль президент вновь подчеркнул в своем недавнем Послании Федеральному собранию от 20 февраля 2019 г., суть которой в том, что «без суверенитета нет России».

По мере того как западная массовая культура, сращиваясь с крупным бизнесом, вырождается в индустрию развлечений и «экономику удовольствий», а просветительская модель культурного развития окончательно вытесняется потребительски-досуговой моделью , у духовно и нравственно здоровых сил человечества возникает настоятельная потребность в иной культурной стратегии. Такой стратегии, которая не сопровождалась бы губительным нравственным регрессом, циничным торжеством низменных животных инстинктов, полным разрушением «Божественного замысла о мире», как мыслили наши великие предшественники миссию Человека на Земле.

Поэтому вполне закономерно, что культура все чаще становится сферой информационно-психологического противоборства, «вторжения без оружия», как говорили еще в советские годы. Не случайно западные лидеры неоднократно признавали, что холодную войну с Россией выиграла западная рок-культура.

Сегодня организаторы информационно-психологических войн нового поколения - ментальных войн, «войн памяти» - инициируют не только фальсификацию истории , но и фальсификацию культурных ценностей . В условиях распространения низкопробных «суррогатов» массовой культуры, скроенных по лекалам западных стандартов потребления, подобный «фальсификат становится не только подделкой подлинной ценности, он вытесняет последнюю и становится даже более востребованным…».

Общепризнанно, что глобальным производителем культурных фальсификатов являются США. Результатом многолетней американской политики «культурного империализма» является то, что отечественные и зарубежные ученые называют всеобщей «калифорнизацией» и «макдональдизацией» мира, культурой «тотального усреднения» личности.

Важно также подчеркнуть, что культурный суверенитет нации обеспечивается не только степенью ее защищенности от внешней идейно-ценностной экспансии, но и духовной крепостью внутреннего культурного пространства. И здесь, к сожалению, есть свои уязвимые «бреши» - то, что писатель Юрий Поляков метко окрестил когда-то «отчизнофобией за казенный счет».

К сожалению, сегодняшний теле- и радиоэфир (в том числе и центральные каналы) заполнен бессмысленными и навязчивыми «хитами», ставшими прибыльным бизнесом для ограниченного круга «творцов», их хищноватых продюсеров и проворных промоутеров. Коммерческий фактор активно препятствует формированию нового общенационального музыкально-песенного репертуара патриотической, военно-исторической тематики.

Как говорил когда-то, еще в дореволюционный период своего творчества В. Маяковский, «улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать». Сегодня у этой многомиллионной народной «улицы» нет и настоящего песенного «языка». Ведь невозможно себе представить наших соотечественников, собравшихся за дружеским столом, в походе у костра или в туристическом автобусе, исполняющими вместо задушевной песни абсолютно чуждый национальной мелодике «коллективный рэп».

Еще один культурный «фальсификат» постмодернистской выделки - бесконечные «ремейки» классических кинофильмов и литературных экранизаций, псевдоповторы выдающихся произведений советского искусства и образов исполнителей прошлых лет, превращающиеся в уродливые подделки, кощунственные, нередко оскорбительные пародии, разрушающие фонд общенациональной культурной памяти.

Неспособность создать нечто новое и оригинальное, равнозначное по силе духовно-эстетического воздействия прежним образцам, подменяется массовым засильем фальсификатов. При этом малоталантливая, но агрессивная поп-культура, вытесняя подлинную культуру, ослабляет духовно-творческий потенциал нации, ее нравственный иммунитет, а следовательно, и суверенитет.

Сегодня государство в лице Министерства культуры РФ оставляет за собой право не оказывать финансовой поддержки «творческим» проектам, порочащим собственное государство в угоду «западным партнерам». Это следует признать серьезным завоеванием в пользу суверенной культурной политики государства. Ведь чтобы понять масштаб духовной болезни некоторых «творцов», достаточно перечислить «говорящие» названия ряда признанных Западом «киношедевров», претендующих на якобы глубокие, «метафорические» обобщения: «Теснота» и «Кислота».

Именно такой видится Родина нашим «отчизнофобам» - духовным братьям многочисленных русофобов зарубежного покроя. Некоторые из них действительно талантливы, но, к сожалению, желание во что бы то ни стало понравиться «цивилизованному Западу», засветиться на престижных международных конкурсах - намного сильнее. Тем более, что у некоторых из них там есть «запасная Родина» - так, на всякий случай…

«С кем вы, мастера культуры?» - вопрошал когда-то прямодушный и мудрый Горький. «Зачем вы, мастера культуры? Почем вы, мастера культуры?» - как всегда прицельно и едко, развивая горьковский посыл, бьет по мишеням Юрий Поляков.

На этом фоне недавнее публичное заявление Дмитрия Быкова, претендующего, как и проворовавшийся, к несчастью, «гениальный» режиссер К. Богомолов, на роль нового «властителя дум», шокировало всякого честного человека в России не только своим цинизмом. Стремление нравственно реабилитировать законченного предателя генерала Власова и внести его в реестр «замечательных людей» - это еще и провокационный вызов нашей исторической памяти. Это, кроме всего прочего, и заведомый репутационный удар по моральному престижу издательства «Молодая гвардия» и авторитету действующей еще со времен М. Горького серии «ЖЗЛ». Но следует со всей ответственностью заявить: никакой коммерческий успех предполагаемого «сенсационного» издания не может быть нравственно и общественно оправдан. Общеизвестно, что в русском языке слово «замечательный» носит сугубо позитивный смысл. Поэтому публикацию в серии «Жизнь замечательных людей» опуса о ненавидимом народом предателе иначе как «ментальной диверсией» в духе «войн памяти», только уже развязанной не извне, а изнутри страны, не назовешь. Впрочем, изощренному стилисту Д. Быкову, обласканному, вопреки мнению огромной читательской аудитории, очередной престижной литературной премией, это, по всей видимости, только на руку. Ведь быть одним из лидеров «пятой колонны» в российской культуре в глазах Запада - весьма престижно и даже почетно. По всей видимости, страстно ожидаемые дивиденды не заставят себя долго ждать…

Президент России В. В. Путин неоднократно отмечал, что сфера культуры находится на переднем крае идеологического, информационно-психологического противоборства и глобальной конкурентной борьбы. Так, в ходе одной из встреч с представителями общественности по вопросам патриотического воспитания молодежи он подчеркивал: «Как показывает наш собственный исторический опыт, культурное самосознание, духовные, нравственные ценности, ценностные коды - это сфера жесткой конкуренции, порой объект открытого информационного противоборства, хорошо срежиссированной пропагандистской атаки <…> Это как минимум одна из форм конкурентной борьбы».

Подмена ценностей и смыслов - главное информационно-психологическое оружие, направленное против российской культуры в глобальной информационной войне против России. Российское военно-историческое общество осознает эту опасность в полной мере и ведет с ней решительную борьбу. Единая стратегия Министерства культуры РФ и РВИО как авторитетной общественно-государственной организации даёт свои позитивные результаты. На системной основе проходят научные конференции и круглые столы, посвящённые противодействию искажению истории Великой Отечественной войны. Значительное внимание уделяется мемориализации мест, связанных с именами выдающихся полководцев и героических защитников Родины, объектам историко-культурного наследия. Одним из приоритетов в деятельности региональных и муниципальных отделений Российского военно-исторического общества было и остаётся патриотическое воспитание детей и молодёжи.

Важнейшей функцией культуры является защита цивилизационного, ментального кода нации. В условиях мирового гуманитарного кризиса культура становится оружием духовной обороны . В этих условиях фальсификация истории Отечества, традиционных культурных ценностей и смыслов должна рассматриваться как серьезная и непосредственная угроза национальной безопасности. Этой отнюдь не мифической угрозе должен быть поставлен надежный общественный заслон.

Указ Президента РФ от 31 декабря 2015 года №685 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». С. 39.

Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 2012. С. 271.

Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 года. Утверждена распоряжением Правительства РФ от 29 февраля 2016 г. № 326.

Основы государственной культурной политики. Утверждены Указом Президента РФ от 24 декабря 2014 г. №808. Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 года. Утверждена распоряжением Правительства РФ от 29 февраля 2016 г. № 326. С.5.

Выступление В.В. Путина на расширенном заседании президиума Совета по культуре и искусству. 3 февраля 2014 года, г. Псков.

Сараф М.Я. Безопасность национально-культурного пространства - необходимое условие устойчивого развития // Информационные войны. 2010. № 3 (15). С.96.

Филимонов Г. Культурно-информационные механизмы внешней политики США. М., 2012. С. 76.

Встреча с представителями общественности по вопросам патриотического воспитания молодежи 12 сентября 2012 года, г. Краснодар.

О. Е. Воронова, член Общественной палаты Российской Федерации, доктор филологических наук, профессор кафедры журналистики Рязанского государственного университета имени С. А. Есенина, член Российского военно-исторического общества

Обложка: https://www.livejournal.com/

Просмотры: 1044

1 Комментарий

Царенко Сергей Александрович / кандидат архитектуры (теория, история)

Подчёркивая, что триада «суверенитет – идентичность – безопасность» – это краеугольный камень государственности, а глубинным основанием культурного суверенитета нации является историческая память, русским и всем россиянам необходимо помнить, прежде всего, о династическом происхождении нашей традиционной государственности. Память об этом не означает непременного возврата к ситуации до марта 1917 г. – в ту реку, как говорится, не войти, да и последующие события как раз и показали трагические слабости русского монаршего дома, хотя и преданного, – однако речь о понимании династической сердцевины любой этнополитической и духовной самобытности. Историческая память о русской династической идентичности – это понимание того простого и неоспоримого факта, которому посвящена древнейшая отечественная летопись «Повесть Временных Лет»: многослойный и притом совершенно целостный текст в знаменитой «легенде о призвании» и тесно связанных с ней сообщениях свидетельствует, что династическая русь была (пра)славянской (династически старшей по отношению к собственно славянским династиям) этнокультурной группировкой материкового значения из двух «кельтических» миграционных линий – с Южной Прибалтики (северная, окняжившая земли с центром в Новгороде Великом) и с Дуная через Карпаты (южная, окняжившая земли с центром в Киеве; там-то «северный» рус Ольг, а не вымышленный нынешними литераторами «Хельги», обрёл «мать городов», – это была славянская «Кибела», аутентично КЫЯВА, или КЫЙ-ВѢЛА, т.е. «Божественная Русалка», местное почитаемое «воплощение» – ручей, известный теперь как Кыянка под Старокиевской горой; видимо, западной сакральной соперницей стала польская ВѢ-РША-ВА). Северная русь носила сословно-этническое прозвание «вáряги» (с первоначальным ударением на первом слоге), т. е. «защитники» (сакральный омоним – «стражи Великой Воды», или «воины Небесного Потока»; собственно «фамилия» Рюриковичи, что характерно, буквально – «соколята»). Как писал Адам Бременский (XI век), торговый путь «Из Варяг в Греки» начинался в Старграде; контролировался этот путь, в том числе, вáрягами с острова Руга или Руян (ныне Рюген). Об обеих частях древних руссов – совместных обладателях водных торговых путей в бассейнах Волги и Днепра, конечно, соперничающих родственниках – средневековые арабы красноречиво свидетельствовали как о двух «видах» руси (а также о трёх «группах» расселения руссов). В их среде были модными кельтские и германские имена, вооружение, а также восточные святыни и орнаменты – дань исторической памяти об их собственных древнейших предках (из кельтов, славян, алан, древних тавров и не только). В родовом пантеоне Владимира Крестителя скандинавских «кумиров» не было. Никакие скандинавы не имели ко всему этому отношения вплоть до начала ХІ в. (несмотря на признаки архаичной, древнейшей материковой лексики лоцманского назначения в названиях Днепровских порогов, зачастую искусственно трактуемых как якобы только германских, и конечно, несмотря на археологические артефакты, трактуемые как «скандинавские»). Лишь затем, со времени Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингигерд – княгини Ирины, прозвание варягов распространилось и на воинов шведского и иного происхождения, о чём, собственно, и писал автор (или составитель) Повести Временных Лет: «ѿ [от времени, т.е. не только и не столько от имени] Вáрѧгъ прозвашасѧ Рýсью, а пѣрвѣє бѣша [раньше назывались, подчёркивает летописец!] Словѣне. аще и Полѧне звахусѧ . но̑ Словѣньскаӕ рѣчь бѣ [язык у всех упомянутых – славянский]. По̑лѧми же прозвашасѧ . занеже в Полѣ [Поле – конкретный лесостепной регион!] сѣдѧху. ӕзыкъ Словѣньскыи бѣ имъ єдинъ [упомянутые – из одного славянского народа]», – цитируем с орфографией в редакции Ипатьевской летописи. А перед этим, после легенды о проповеди апостола Павла в Иллирии, записано важнейшее летописное свидетельство: «Словѣнескъ ӕзыкъ и Рускыи ѡдинъ», – славяне и русские – один народ… А теперь на Руси вот уже веками «доказывают», что древние русы якобы германцы, да ещё внематериковые – скандинавы, какая-то небывалая «шведская русь». А «доказывают» германоязычные академики с XVIII века, переворачивая содержание сообщения из Бертинских анналов и т.п. (где упомянутые представители народа Rhos, в понимании западного императора, как раз и противопоставлены «свеонам», – кстати, скорее именно «прибалтам», оказавшимся среди представителей Руси и вызвавших тем самым подозрение), и нынешние «знатоки», не служившие в армии, с аргументами типа «порядка у нас нет», с неправильным переводом нашего первоисточника. А в летописи-то шла речь о княжеском наряде – хозяйственном поручении, закрепившемся как термин именно в русских армейских уставах: сказано – летописцем от имени объединения северных племён – наряда у нас нет, для наряда нужен руководитель (в те времена – династ). Таким образом, материковое династическое достоинство славянской Руси – объективный факт, а священное историческое имя РОУСЬ, или РША, т.е. «Солнечная Живая Вода» – это МИРОВОЕ ДУХОВНОЕ НАЧАЛО под однокоренными сакральными именами РУСЬ и РОССИЯ. Они обладают неоспоримым этнополитическим первородством континентального и глобального уровня. Креститель Руси, привыкший объединять и развивать (а не «разделять и властвовать»), прекрасно понимал, на какие вселенские приоритеты претендует его народ. Сегодня – народ российский многонациональный, объединяющий многих, и только потомков русичей четыре культуры (белорусскую, карпато-русинскую, русскую, украинскую). И если, как сказано в статье, «фальсификация истории Отечества, традиционных культурных ценностей и смыслов должна рассматриваться как серьезная и непосредственная угроза национальной безопасности», то безоговорочно категоричные публикации с навязчивым упоминанием якобы «скандинава» Рюрика, как в энциклопедии «Древняя Русь в средневековом мире» (Институт всеобщей истории РАН, 2014), должны как минимум независимо рецензироваться научным сообществом и уж точно не оставаться вне критики.

В последнее время всё чаще приходится слышать разговоры о необходимости новой приватизации. Являясь категорическим противником приватизации в части крупных объектов промышленности, инфраструктуры и энергетики, мне захотелось ещё раз высказаться на эту тему .

И на этот раз связать проблемы приватизации с проблемами сохранения России как независимого государства в исторической перспективе. А также рассмотреть вопрос о том, возможно ли сохранение имеющегося у России на сегодняшний день уровня суверенности и достижимо ли получение полного государственного суверенитета в будущем, если новая приватизация всё же состоится.

Для начала напомню своё определение Полного Государственного Суверенитета. Он состоит из 5-ти составляющих:

1. Признание международным сообществом страны, как субъекта международного права и международных отношений. Флаг, герб, гимн.
2. Дипломатический суверенитет.
3. Военный суверенитет.
4. Экономический суверенитет.
5. Культурный суверенитет.

Причём наличие и реализация на практике всех пяти признаков суверенитета в некой связи (и в разной степени) - это и есть, в сущности, смысловой скелет всех международных отношений. Классический пример - это поведение сегодняшних США на международной арене. Когда ослабление их экономического суверенитета, как следствие финансового кризиса, приводит к усилению военной активности, при помощи неугнетённого пока кризисом суверенитета военного. В концентрированном виде, это выражается формулой: «Спасение доллара - война».

Когда нам говорят о новой приватизации в России, нам рассказывают о повышении экономической и управленческой эффективности приватизируемых отраслей. О том миф ли это или реальность, мы поговорим в следующих статьях. А сейчас давайте остановимся лишь на одной составляющей проблемы: на экономическом суверенитете страны.

Россия - отдельная цивилизация.

Россия сформировалась в веках как отдельная цивилизация. Со всеми присущими ей, как цивилизации, своими собственными цивилизационными установками. Россия - это цивилизация русского народа, вокруг которого сформировались и оформились все другие малые народы, вошедшие в орбиту русской цивилизации. Россия - это мозаика многих народов и культур на общей основе русского народа и русской культуры. Подобный союз народов, создававшийся вокруг русского народа, явил миру уникальный сплав многих культур и укладов жизни, различных религий, языков и рас. В течение столетий развивающаяся русская цивилизация, как цивилизация, создающая условия для существования и формирования многих народов, потребовала создания мощного государства, способного защищать вошедшие в него народы, соединять географическое пространство в единое политическое, экономическое и культурное пространство (без русской цивилизации большинство из этих народов, вероятно, просто пропало бы со сцены истории).

В этом видится смысл существования России как государства, как государства-цивилизации. Кстати, само существование России как государства-цивилизации даёт смысл существования для многих других вновь образованных государств. Например, для государств Прибалтики. Созданные в противовес России, по инициативе и при поддержке геополитических противников нашей страны, они играют роль буфера, сдерживающего движение России в сторону береговой линии Балтийского моря. Вторая их задача – наряду с Польшей разделять между собой Россию и Германию. Цель создания и существования этих государств определялась не их народами и не их правителями, она не имеет ничего общего с истинными интересами этих стран. Но созданные противниками России, они и не могли не быть никакими другими, как сугубо враждебными нам, кто бы и что бы нам ни говорил на этапе их создания. Если Россия есть пример реализованного успешного мультикультурализма и равноправия народов, то государства-буферы, подобные государствам Прибалтики, не могли не быть сугубо националистическими. Ну и так далее.

Но сейчас не хотелось бы останавливаться на этом подробно.
Вернёмся к приватизации. Россия как государство-цивилизация имеет единственный смысл своего существования - это сбережение и развитие уникальной Русской цивилизации. Из этого постулата следует следующее: когда Россия как государство совершает действия, противоречащие её смыслу существования, то всякий раз ставит под угрозу существование самоё себя. То есть ставит под угрозу мир и покой всех входящих в неё народов. И наоборот, когда действия России как государства соответствуют её роли как государства-цивилизации, то Россия укрепляется, а народы, входящие в нее, живут между собой не только в мире, но и в достатке. Исходя из этого утверждения, мы можем прийти к выводу, что все вопросы, связанные с приватизацией, мы обязаны рассматривать через призму не абстрактной «эффективности» предприятий и отраслей, а через призму укрепления или ослабления нашего государства-цивилизации. Мы обязаны смотреть на предложения «приватизировать» государственную собственность через призму следования или не следования России как государства своему цивилизационному предназначению.

Именно так – не больше и не меньше.

Первейшей целью любого государства (а тем более государства-цивилизации, каковым Россия и является) есть создание, сохранение и упрочения единства территории, единства культуры, единства общих «правил игры». Тех самых правил игры, которые существуют лишь для своих. В нашем случае - для граждан России. Что и будет их отличать от граждан других государств не на уровне деклараций, а на деле. На уровне бытовом, экономическом, смысловом, если хотите.

Когда-то в прошлые века при развитии технологий на уровне того времени далёкий имперский Петербург с Камчаткой и Сахалином на бытовом уровне связывала культура, язык, традиции. Это и было основой политического и экономического единства. В наше технологическое и информационно развитое время, когда до Гавайев из Владивостока ближе, чем до Москвы, задача государства - удерживать в своих руках те отрасли экономики, которые помимо языка, культуры и традиции становятся основой экономического и политического единства.

Это транспорт, энергетика, связь, природные ресурсы. И рычаг доступа к ним. Гражданство России должно давать носителям власти и суверенитета, каковыми и являются граждане страны, ощутимые преимущества перед гражданами других стран. В 21-ом веке, в условиях нынешнего уровня технологического и информационного развития, основой политического и экономического единства страны, помимо культуры, языка, традиций, должны стать транспорт, энергетика, связь, природные ресурсы. И они обязательно станут основой единства, если мы хотим сохранить свою Россию, как привычный нам цивилизационный глобальный проект.

Если мы понимаем и осознаем вышесказанное, нам легко определиться к нашим отношением к предложениям о приватизации. Никакая приватизация ничего из перечисленного списка недопустима. Никакие рассуждения о «повышении эффективности» и расширении налогооблагаемой базы не должны даже рассматриваться, по причине того, что разрушается единое цивилизационное и экономическое, а вслед за ним и политическое поле страны. Разрушится наше единство - и скоро некому будет собирать налоги с этой самой «расширенной налогооблагаемой базы».

Хочется отметить, что никто же не рассуждает о «большей эффективности» в других областях, которые традиционно рассматриваются зоной исключительной компетентности государства. Например, если частный бизнес предложит приватизировать кусочек государственной границы на том основании, что ЧВК, которым будет поручена охрана границы, более эффективны и профессиональны по сравнению с солдатами и офицерами Пограничных войск. И такая «приватизация» позволит уменьшить государственные расходы на охрану госграницы, повысив при этом ее эффективность. Я отчего-то уверен, что понимания подобное предложение у руководства страны и подавляющего большинства ее граждан не найдет.

Так же не найдёт понимания у руководства страны и предложение отдать на «аутсортсинг» и дипломатическую службу государства. Хотя, возможно, ОАО «Министерство иностранных дел» будет более эффективно по расходам из бюджета, чем государственный МИД. Ну, а ОАО или даже ЗАО «МВД», вообще бы решило кучу застарелых проблем правоохранительной системы: от коррупции до «оборотней в погонах». Ведь «всем известно», что частник всегда более эффективен по сравнению с чиновником. А значит и частные детективы быстро бы навели порядок в стране, чем выгодно отличились бы от ныне существующих полицейских. Однако и тут государство и общество послало бы подальше всех тех, кто предложил бы подобные идеи.

А почему? Как думаете? Я думаю, потому, что есть понимание того, что есть список функций, входящих в перечень исключительной сферы компетентности государства. Что если государство что-то передаёт частникам из этого списка, оно неизбежно порождает закономерный вопрос: а зачем нам тогда вообще такое государство?
Ведь любому здравомыслящему человеку будет ясно, что если приватизировать кусочек госграницы по соображениям «повышения эффективности», то это означает попросту лишиться контроля над всей границей всей страны. Какие бы грозные ограничения вы бы этому частнику не навешали при приватизации «километра госграницы»…

Эффективность она такая… Как частнику эффективнее, так оно и будет. ОАО МИД» и ЗАО «МВД» будут так же заботиться в основном о прибыльности и эффективности своей работы. В итоге им будет проще договориться с организованной преступностью о разделе сфер влияния внутри страны, и с геополитическими «партнёрами» России на международной арене, чем отстаивать интересы граждан России. Так просто будет дешевле и проще – а значит, говоря языком «приватизаторов» - так будет эффективнее.

Если довести «логику эффективности» до логического конца, то конец этот будет неожиданным. Если сам носитель суверенитета страны, российский народ, в лице своего государства, отдал часть своего суверенитета в пользу частника, то значит этот суверенитет не очень ему и был нужен. А тут и до следующего вопроса рукой подать: а зачем такое государство? И как итог: а зачем такой народ?

Исходя из этого, никто и не предлагает приватизировать кусочек госграницы или создать ОАО и ЗАО «МИД» и «МВД». Но почему тогда снова нарастают разговоры о необходимости приватизации структурных, государствообразующих отраслей экономики? А всё по той же причине – приватизация таких отраслей значит потерю Русским государством своего суверенитета. Нам это нужно? Нив коем случае. Значит вывод напрашивается обратный.

Зоной ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА должно являться всё, что связано с реализацией всех 5-ти составляющих Полного Государственного суверенитета.

В наших конкретных условиях, для реализации экономического суверенитета, в условиях наших расстояний, географических и климатических особенностей, разности территорий по общему экономическому и ресурсному наполнению в зону ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА, обязаны входить: транспорт, энергетика, связь, контроль за природными и энергетическими ресурсами. Это позволяет создавать общие правила игры для всех субъектов экономики страны. Это позволяет государству выполнять свою важнейшую функцию планирования развития ВСЕЙ ТЕРРИТОРИИ исходя из своих общего государственных и геополитических задач. Передача части этих функций в руки частных и «эффективных» менеджеров ведёт лишь к местечковому эгоизму и росту экономического, а за ним и политического сепаратизма. Потому, что интересы развития всей страны иногда могут противоречить интересам отдельной компании настроенной на получении максимальной прибыли здесь и сейчас.

Именно поэтому, моё глубокое убеждение, что приватизация, как институт хороша лишь там, где она не затрагивает зону ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА. Это – во-первых. И во-вторых - не ведёт к увеличению расслоения населения, не усугубляя разрыв между самыми бедными и самыми богатыми слоями народа. И в-третьих - реально снимает с государства несвойственные ему функции. Например - регулирование экономикой на уровне малого и среднего бизнеса, где государству вполне достаточно играть роль арбитра. Создающего с одной стороны все условия для развития, а с другой, играющего роль «разрешителя споров».

Если посмотреть на проблему приватизации с этой стороны, то, что ещё нам нужно приватизировать из неприватизированного?

Собственно никаких оснований для новой волны приватизации у нас нет, так как приватизировать предлагается как раз то, что и является зоной ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА. Что неизбежно подрывает экономический суверенитет страны. Но о приватизации говорят и говорят достаточно упорно.

Кто-то говорит о приватизации, как о политическом выборе.

Кто-то о необходимости повышения эффективности.

Кто-то о роли новой приватизации в деле создания новой патриотической элиты страны.

Кто-то о необходимости вхождения России в клуб развитых государств через приватизацию и встраивании в международное разделение труда.

Вот об этом всём я и остановлюсь подробно в следующих статьях под общим названием «О приватизации и …»

Николай Стариков